— И? — Я затаила дыхание.
— И все крысы окаменели. Все без исключения!
— Этого не может быть, — пролепетала я, уже чувствуя, как в груди разливается боль.
Я прижала ладонь к корсету, стало трудно дышать. Максимилиан смотрел с сочувствием, на губах все еще играла улыбка.
— Вы не любите его, прекрасная роза, — донесся до меня его голос словно издалека. — Возможно, думали, что любите. Но это был самообман, иллюзия. Так стоит ли цепляться за иллюзию? Забудьте, Мэрион, станьте моей, и я дам вам то, чего вы не получите рядом с государственным преступником. Все будет вашим: положение, драгоценности, даже новый муж, куда лучше нынешнего.
— Нет, — выдохнула я и замотала головой так, что локоны рассыпались по плечам. — Я не могу… Дитер! Мне нужно увидеть его… поговорить с ним! Я должна!
Максимилиан глубоко вздохнул и поморщился:
— Ну что ж, упрямая птичка. Если так желаете, я дам возможность увидеться с мужем. Возможно, тогда вы все поймете сами.
— Час, — оживилась я. — Хотя бы час, прошу!
— Полчаса, — безапелляционно оборвал меня король и хлопнул по кнопке звонка.
Дверь открылась, в кабинет заглянул стражник. Максимилиан махнул рукой и велел:
— Капитан, отведите герцогиню фон Мейердорф в тюремное подземелье. Да не арестована, болван! — прикрикнул он, видя, как оживленно стражник вытаскивает из кобуры пистолет. — Всего лишь повидаться с его сиятельством. За ее безопасность отвечаешь головой.
Королевская темница оказалась мрачной башней с острыми зубцами и железными воротами, с узкими проемами бойниц. Мы шли довольно долго сквозь темные коридоры, по выщербленным ступеням. Чем ниже спускались, тем умже становились каменные лабиринты, светильники горели едва-едва, и в неверном свете по стенам прыгали наши тени, живые и причудливые, точно привидения погибших здесь узников. Пару раз мы напугали крыс, которые при виде нас прыснули из-под ног и зашуршали когтистыми лапками по камню. Я стиснула зубы, подавляя рвущийся крик, и стала ступать осторожнее, приподнимая подол платья, чтобы ненароком не наступить на мерзких животных.
Нас пропустили через обитые железом двери, и я с замиранием сердца шагнула в полутемный коридор, по бокам которого тянулись решетки. Где-то капала вода, издалека доносились стоны, пахло прелой соломой, нечистым телом и кровью.
— Где мой муж, Дитер фон Мейердорф? — спросила я, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— Пожалуйте, сюда, ваше сиятельство, не споткнитесь. — Стражник поднял повыше керосиновую лампу и повел дальше по коридору.
Я с беспокойством поглядывала по сторонам, боясь увидеть дыбу или дорожки крови, текущие из-под решеток, но полумрак скрадывал очертания предметов, и я видела только дрожащие тени.
— Не волнуйтесь, ваше сиятельство, — словно читая мои мысли, продолжил стражник. — Камера пыток дальше, а у палача… то есть, знамо дело, у господина дознавателя, не бледнейте так, сейчас обеденный перерыв.
Он говорил об этом так буднично, словно речь шла о каком-нибудь менеджере среднего звена или о государственном служащем. Впрочем, палач и есть человек на службе у короля, даже должность носит звучную — «дознаватель»!
— А Дитера… — Мой голос дрогнул, и я поправилась: — То есть его сиятельство — уже допрашивали?
— Допрашивали, фрау, — хмыкнул стражник, и я вздрогнула, увидев разлившееся по его лицу самодовольство, но стражник тут же стер улыбку и поспешно добавил: — В пределах допустимого, как полагается по чину и титулу. Вы уж в обмороки тут не падайте, очень долго шли, а у меня поясницу с утра прихватило, вы хоть и тростиночка, а как понесу? Надорвусь и до пенсии не выслужусь. Вы лучше носик свой надушенным платочком закройте, — посоветовал он, — чтобы, значит, неблагородное амбре вас не смутило, хе-хе. А вот и пришли.
Я замерла, прижимая кулак к взволнованно вздымающейся груди. Камера ничем не отличалась от прочих, и внутри царила та же темень и тишина, разбавляемая только тихими шорохами.
— Дитер? — позвала я, не узнавая собственного охрипшего голоса.
Шорохи стихли. Тишина звенела, забивая уши плотной ватой. Рядом тяжело дышал стражник, свет от лампы плясал на осклизлых камнях.
— Дитер! — попробовала я снова.
На этот раз в полумраке промелькнуло отчетливое движение, и знакомый голос осторожно спросил:
— Мэрион?
Показалось, что мое бедное сердце сейчас оторвется и вылетит из груди, настолько оно затрепетало, будто птичка билась о прутья клетки. Полуобернувшись к стражнику, я попросила срывающимся голосом:
— Вы можете оставить нас одних?
— Сожалею, ваше сиятельство, — кашлянул тот в кулак. — Этого никак не велено.
— Да как же! — вспыхнула я. — Это ведь муж мой!
— А еще подозреваемый в убийстве его благородия посла кентарийского, чтоб его псы разорвали, — хмыкнул стражник и поправился: — Это я про
