XI
Заседание, назначенное в три часа и ожидавшее Воскресенского, не переставало его озабочивать во все продолжение дороги. Он привык председательствовать; но дело было не в этом: ему предстояло сегодня провести вопрос, принадлежащий к числу так называемых деликатных и поэтому самому весьма затруднительный.
В делах общества «Спасительного влияния труда для преждевременно погибших» обнаружились на днях большие беспорядки; требовалось, во что бы то ни стало, принять скорее энергические меры и придти ему на помощь. Участие здесь Ивана Иваныча было частью против его воли, вынужденно, частью обязательно, – обязательно в том отношении, что помянутое общество было ему не совсем чужое. Он изобрел его года полтора тому назад по просьбе княгини Любич, двоюродной сестры графини Можайской.
Мысль княгини была прекрасная: ей хотелось дать какое-нибудь занятие и сколько-нибудь развлечь старшую дочь, тосковавшую после потери любимого мужа. Но вдова скоро утешилась, выйдя вторично замуж, и обязанность председательницы взяла на себя вторая дочь княгини, госпожа Турманова.
Сначала Воскресенский принял живое участие в судьбе возникшего общества: старался руководить светской неопытной председательницей, сделал несколько полезных предложений, попробовал поместить двух своих знакомых – одного в качестве секретаря, другого в качестве кассира; но председательница слушала его рассеянно, к предложениям его отнеслись невнимательно, знакомым его отказали, избрав вместо них каких-то ветрогонов. При саном начале общество так уже складывалось, что, на опытный глаз Воскресенского, не предвещало в будущем ничего прочного. Его составляли в большинстве светские молодые люди и молоденькие дамы, – diables roses, diables bleux, как они сами себя прозвали после первого замаскированного бала, данного в пользу общества: на этом бале одна половина дам условилась быть в розовых платьях, другая половина в голубых. В числе женского пола находилось также несколько богатых купчих и банкирских жен, давно горевших желанием втереться в круг большого света и искавших для этого удобного случая; их принимали и терпели потому, что они давали много денег. В целом своем составе общество представляло скорее светский кружок, в котором сущность дела служила только предлогом для увеселений, маскарадов, домашних спектаклей, балов и базаров; главные деятели держали себя так исключительно, что когда в число членов попадало лицо, не принадлежавшее светскому кругу, оно уподоблялось тяжеловесному индюку, случайно забежавшему в клетки прыгающих и щебечущих птичек.
Серьезному человеку, очевидно, не могло быть тут места; Иван Иваныч искал уже благовидного предлога, чтобы отказаться от звания члена, когда в первых числах июня председательница, госпожа Турманова, неожиданно собралась за границу; ближайшие ее помощники, секретарь и казначей, уехали уже прежде, оставив ей на руки кассу и книги. Не зная решительно, что делать с этим добром, г-жа Турманова передала его княгине-матери и, ничего не объяснив ей основательно, уехала в Баден-Баден, куда настоятельно призывали ее письма друзей.
Княгиня-мать, не зная также, что делать с добром общества, обратилась за советом к двоюродным сестре и брату, графу и графине Можайским.
Известие о неожиданном отъезде двоюродной племянницы и ближайших ее помощников, так легкомысленно бросивших вверенное им общество на произвол судьбы, привело графа в сильное негодование. Он объявил, что такой поступок неизбежно навлечет нарекание со стороны членов общества, – нарекание тем менее желательное, что коснется лиц высшего круга, – и когда же? – когда именно следует поддерживать этот круг в видах известного принципа. «Если к этому, – строго прибавила графиня, – милые друзья Зизи[7] и сама она что-нибудь напутали в делах этого общества, – предположение более чем вероятное, – и если кому-нибудь случайно попадется на глаза эта путаница…» – но графиня не докончила при виде испуга на лице двоюродной сестры; ей не хотелось также окончательно расстраивать брата, начинавшего с первых ее слов выказывать знаки возраставшего неудовольствия.
Решено было тут же послать курьера за Воскресенским. «Cest homme!» – воскликнул граф, мгновенно ободряясь. По его мнению, один Иван Иваныч мог дать совет, мог выручить, если б в самом деле эти ветрогоны что-нибудь напутали. Стоило передать Воскресенскому оставленные бумаги, попросить его просмотреть их, взять на себя во время отсутствия Зизи роль председателя, – не о чем было бы больше беспокоиться. Преданность его графу и графине известна; на знание дела и скромность также можно положиться.
Как только приехал Воскресенский и узнал, в чем дело, лицо его приняло печальное выражение; ему предлагали то именно, чему он давно не сочувствовал, от чего скромно желал удалиться; при виде его лица предчувствие чего-то недоброго невольно закралось в душу графа, и он не шутя встревожился. Просьба его стала еще настоятельнее; к нему присоединились графиня и двоюродная ее сестра, графиня Любич. Все трое принялись уговаривать, придавая просьбе характер личного одолжения. Решимость Ивана Иваныча поколебалась; он согласился. Ему тотчас же переданы были дела и деньги общества.
Первым его распоряжением было пригласить двух доверенных лиц – одного для временного исполнения должности бухгалтера, другого временно в
