на площади, сердце сдавила щемящая тоска по чему-то родному.
Магические мотыльки, которых творит пожилой маг со скорбной складкой у губ, вылетают из рукавов его ярких одежд, разлетаясь в стороны и описывая в вечернем воздухе огненные дуги. Толпа вокруг восторженно хлопает в ладоши, кричит и подбадривает, бросая на железный поднос перед ним медь и серебро. Бубенчики, украшающие полосатый шутовской колпак, мелодично звенят в такт движениям.
Оглянувшись на де Жерона и убедившись, что он увлеченно наблюдает за людьми по другую сторону улицы, я решилась на небольшую шалость. Прошептав короткое заклинание, щелкнула пальцами, и над пожилым магом в шутовском колпаке закружились полчища ярких, сияющих мотыльков, разом осветив улицу, словно наступил день. Толпа восторженно взревела, лицо пожилого шута озарила улыбка, а щедрые руки горожан принялись швырять монеты на поднос целыми горстями. Жонглер принялся озираться, выискивая своего нечаянного помощника, но наш плот успел проплыть мимо и скрыться за поворотом.
– Элизабет, – укоризненно сказал виконт, который, оказывается, все заметил. – Мы же договаривались с вами… Я же предупреждал.
Я захлопала ресницами с самым невозмутимым видом и пожала плечами, показывая, что не понимаю, о чем он.
Виконт только вздохнул и сообщил, что мы почти дома.
Особняк Вернжен, названный так еще двоюродным прадедушкой принца, который подарил его супруге в качестве Свадебного Дара и назвал ее именем, понравился мне, стоило только увидеть.
Величественные сваи, выполненные из цельного куска черного гранита, держат прелестный двухэтажный особняк, с балконами, выходящими на Селену, и уютной мансардой под покатой крышей. Дом показался отчего-то хорошо знакомым, почти родным, а стоило подняться по лестнице и войти, поняла, почему.
Холл оказался отделан драгоценным черным деревом, которому не страшна влага, в духе покоев его высочества в Пустоши. Каждый штрих отделки и убранства – тяжеловесные портьеры, картины морских сражений и бурь в кованных рамах, светильники на львиных бронзовых лапах, все говорило, что муж бывал здесь раньше и довольно часто.
Не успела я порадоваться, что чувствую себя здесь прекрасно, и особенно ощущаю заботу Карла, как из коридора вышли женщина с мужчиной и, обогнув край лестницы, предстали перед нами.
Женщина среднего возраста, пышная и уютная, как матрона на чайнике, в таком же кружевном чепце, румяная и улыбчивая, присела в книксене. Потом поприветствовала меня за руку, назвала «доченькой», «красавицей» и «цыпленочком». Пока я часто моргала и отходила от «цыпленочка» высокий сухощавый мужчина с длинными седыми усами по-отечески похлопал де Жерона по плечу. Потом отпустил весьма фривольную шутку, выражающую готовность как можно скорее понянчиться с выводком некоего ветреного дуралея, а потом заключил этого дуралея в скупые отеческие объятия. Женщина, которая представилась, как мистрис Дежу, или просто Виктор, с ударением на последний слог, разрыдалась, когда прижимала де Жерона к пышной, необъятной груди, и тоже назвала «цыпленочком» и даже «дусей».
Пока смущенный де Жерон кашлял в кулак, мужчина, не дожидаясь, пока его представят, назвался Жаком Бонавье, бывшим начальником дворцовой стражи в Черной Пустоши, вышедшим на пенсию по причине увечья.
С этими словами он звонко постучал деревянной ногой о плитку и подмигнул так тепло и по-мальчишески, что у меня глаза на лоб вылезли, а рот открылся совсем не как у леди. Пока я хлопала ресницами, как последняя свинопаска, мистрис Дежу торопливо пояснила:
– Мы с Жаком так и прожили бы свой век в Черной Пустоши, я, в качестве камеристки и почетной кормилицы его светлости, а он главным гвардейцем. Кабы не эта злополучная деревяшка, леди, так что тут непонятно, роптать на судьбу или благодарить…
Я ахнула, а мистрис Дежу продолжала.
– Я ж маг, миледи, ну как, маг, бытовые да ремесленные заклинания очень уважаю. Дар у меня слабый, едва заметный, а все ж таки от светлых богов. Поэтому родители, Звездного им Царства, очень мои магические штуки уважали. А забросила жизнь в Черную Пустошь – сами понимаете, о любимом деле пришлось забыть. Но, к слову, малютка Карл такой славный был, такой милый, что за ним бы я и не только в Пустошь уехала. Так и жили с Жаком, от случая к случаю, можно сказать. Поскольку служба у него была серьезная!
Пока я краснела от такой прямолинейности. Нас с де Жероном повлекли куда-то, не переставая при этом говорить, и мы сами не заметили, как оказались за прекрасно сервированным столом. Когда отхлебнула сладкого ароматного отвара и расплылась в благодарной улыбке, поняла, что мистрис Дежу продолжит рассказ.
– Когда Жак ногу потерял на границе с проклятыми холодными землями, – проговорила она, – Карл нам в родных Огненных Землях домик купил и чуть не силком выпроводил. Да только мы не привыкли без дела сидеть, как в старой сказке про молочные реки, кисельные берега да вишни, что сами в рот падают… Мы тут за имуществом Карла следим, то есть теперь вашим, милая, особняк, плоты, экипаж с лошадьми в порядке держим. Да и живем душа в душу, наконец-то, в любви и согласии, чего греха таить…
– Так уж и в согласии, – пробурчал старый Жак, усмехаясь в усы.
– А если с тобой соглашаться во всем, старый ты дуралей, так ты ж на шею сядешь и ножки свесишь! – возмутилась мистрис Дежу, которая очень понравилась и напомнила добрую, крикливую кухарку из замка в Изумрудном Нагорье.
