На коричневом фоне появилось ярко-оранжевое пятно, которое поднималось всё выше и выше.
– Это Красуля. Полетела выполнять свою работу, – сказала Жёлтая Гуашь. – Она наполнит солнце ярким светом, лучи солнца осветят дворы красок, и мир в них заиграет разноцветьем. Мне тоже пора. Дела, – и Жёлтая Гуашь исчезла.
На полу была разлита жидкость непонятного цвета. Каня обмакнула в неё кисточку и просто сказала:
– Домой.
Дома было тихо и спокойно. Каня выпила лекарство и подумала, снимая голубой шарф: «Горло совсем уже не болит».
Она достала краски, открыла коробочку и не обнаружила перегородок-ячеек.
«Так-то лучше, – подумала Каня. – Значит, в красочных дворах полный порядок».
Лямка улеглась на своё любимое место в коридоре под трубой.
А Каня поняла: некрасивых цветов и оттенков не бывает, надо просто умело их сочетать.
Харлаша
В деревне стояла построенная дедушкиными руками баня. Баня была просторная. Пол, лавочки и полок пахли свежей сосной. Каня обожала мыться в бане.
Как-то вечером бабушка напомнила Кане:
– Баня уже скоро будет готова. Ты не забыла, что у тебя там шампунь закончился?
– Я сейчас отнесу, – ответила Каня, беря в руки бутылочку шампуня.
В бане было жарко, пар стоял столбом, Каня быстро подбежала к полоку и поставила бутылочку.
– Ой, осторожней! – услышала она голос. Каня отскочила и спросила:
– Ты кто?
– Я – банный, Харлаша, – ответил маленький человечек, сидящий на полке.
– Какой ещё банный?
– Обыкновенный. Вот домовой живёт в доме, а банный – в бане, что тут непонятного?
Пар рассеивался, и Каня разглядела человечка. Он был небольшого роста, коренастый, с косматой, давно не мытой и не стриженой бородой. Одет в просторную рубаху красного цвета, на голове серая байковая шапка-колпак, на ногах резиновые калоши.
Каня поинтересовалась:
– Ты давно здесь живёшь?
– Всю жизнь, и я знаю всех, кто моется в этой бане.
В баню заглянула Лямка:
– Каня, а меня сегодня кто будет мыть? Ты или бабушка?
Каня не успела ответить, потому что Харлаша без передышки продолжал:
– А вот когда Лямка в бане моется, я не люблю. Она, когда начинает сушиться после мытья, так шерстью трясёт на всю баню, что весь пар рассеивается. Мне это не нравится – я люблю, когда пар; пар пахнет баней.
Лямка удивлённо уставилась на банного и слегка зарычала.
– Но-но, потише! – сказал банный. – А то вмиг ушат холодной воды на голову вылью – сразу потеряешь дар речи.
Лямка заскулила и спряталась за Каню. Каня заступилась за Лямку:
– Ты что, Харлаша, разошёлся? Я Лямку в обиду не дам.
– А что она? В моих владениях на меня же рычать. Разве это вежливо?
– Ладно, Харлаша, не сердись. Лямка не ожидала тебя увидеть, вот и испугалась. Ты лучше о себе расскажи, – попросила Каня.
Харлаша застеснялся:
– А что тут рассказывать? Вот, за порядком в бане слежу, за местными жителями приглядываю.
– Так ты тут не один? – встревожилась Каня.
– Конечно! В моём подчинении: мочалки, мыло, тазы, банные веники, ковш и другая утварь. Есть постоянные жители, например, тазы. А некоторые каждый месяц меняются, например, пенопузики.
– Пенопузики – это кто? – услышав незнакомое слово, переспросила Каня.
– Те, кто долго не задерживаются в бане: мыло, шампунь, пена для ванны…
Лямка во время беседы Кани и Харлаши стояла в сторонке и виляла хвостом-веером.
Харлаша продолжал:
– Каня, поскольку мы с тобой теперь друзья, можно обратиться к тебе с просьбой? Когда все в бане вымоются, можешь оставить в тазике немножко
