И когда в убранную красным золотом дверь, бесшумно ступая сверкающими кривыми туфлями, вошел светозарный Месяц — сдерживая сердце свое, обратилась к нему царица Солнце:
— Где и с кем проводил ночь, ты, кого я считала так долго единственным другом?!
Побледнел царь Месяц, но, соблюдал спокойствие, ответил:
— Ночь принадлежит мне, царица, как тебе — день, и я не обязан докладывать тебе о каждом мной сделанном шаге.
Распалилась гневом мать Солнце, вскочила с трона и воскликнула такие слова:
— С которой из двух моих дочерей ты мне изменил? Говори сейчас, или ты жестоко раскаешься!
— Угрозы твои мне не страшны, — отвечал Месяц. — Вольной волею я живу у тебя во дворце, вольной волею гуляю всю ночь с кем хочу по небесным полям.
— Отвечай: кого из моих дочерей обольстил ты своим темным лицом и сладкою речью? — настаивала царица.
Месяц стоял, не отвечая ни слова. Да и трудно было ему что-либо ответить. Каждую ночь, когда он выходил из златоверхого терема супруги на ночной свой объезд темного неба, то одна, то другая из падчериц Звезд выбегала его провожать, и Месяц обыкновенно не мог удержаться, чтобы не приласкать юной царевны. А теперь царица-жена спрашивала, кого он обольстил. Кажется, последнею была Утренняя Звезда, хотя она так похожа на Вечернюю, что всегда возможны были обман с их стороны, или ошибка — с его, и бледноликий царь в сребротканой одежде никогда наверно не знал, которая из двух его падчериц приходит расточать ему ласки, а равно одна или обе… Все это мешало ему отвечать, и он нерешительно попытался уклониться от прямого ответа.
— Разве я должен тебе сообщать имена всех тех, кого я любил или люблю? Ведь и ты не одного меня только ласкала, и далеко не всем детям твоим прихожусь я отцом.
— С тех пор как ты стал называться супругом моим и жить у меня в терему, ты не должен был знать никого, кроме меня! Запирательство твое тебе не поможет. За то, что ты обольстил одну из моих дочерей, я накажу тебя так, что ты никогда не забудешь.
С этими словами выхватила царица Солнце у одного из стоявших близ трона, одетых в белое, гридней огнепылающий меч и сильным ударом рассекла лицо своему изменнику-мужу.
— Гоните его со двора моего! — кричала она в яростном гневе.
Золотыми помелами погнали Месяц с Солнцева двора прислужницы-звезды. И долго скитался он с окровавленным лицом по пустынному небу.
Украдкой от матери и тайком друг от друга пробирались утешить изгнанника его юные падчерицы. Вечерница и Утренница лечили рану его и радовались, видя, что та заживает.
Время от времени царица Солнце, надеясь, что Месяц раскается, призывала его к себе в терем, не выпуская его оттуда порой по неделе. Целые ночи, переходя от ласки к угрозам и от поцелуев к словам, выпытывала она у своего изменника-мужа имя разлучницы-дочери.
Но Месяц по-прежнему не мог решить, с кем его видел Стрибог, а потому на все расспросы жены, как и раньше, упорно молчал.
Царевна Жар-птица
Ой вы, славные гости заморские, вы, честные бояре новгородские, расскажу вам сказочку занятную, про Жар-птицу царевну прекрасную. Был я, как вы, именитым купцом, торговал и с Ганзой, и с фряжской землей, а случалось, и далее хаживал.
Снарядил я раз червленый корабль, волнорез крутобокий, белопарусный, нагрузил товаром Нова-Города: сладким медом, белым воском, скатным жемчугом, соболями и лисицами бурнатыми. Поплыл я за море полуденное, к дальним берегам индийской земли.
Подул на море полуночный ветер; подымал он на синем жестокую жестокую бурю. Взбушевала, разыгралась пучина морская.
Поглотила она мой червленый корабль, и кто был на нем — все пошли на дно. Только я один на берег выплыл….
Поутру, себе пищи промышляючи, взобрался я на высокую гору; посмотрел кругом — одно море видать.
Походил по горе я серокаменной; вяжу, на утесе большое гнездо. В нем сидят на пуху пять голых птенцов; каждый ростом с гуся годовалого. В гнезде
