– Говори! – почти крикнул он, сжимая до боли ее руки. Но, видя ужас, который был написан на ее лице, Иосэф постарался овладеть собой. – Говори без страха! Памятью отца клянусь тебе, что никогда не выдам твоих слов; но я хочу узнать, наконец, правду! Знала ли ты, когда расставалась со мной, что отпускаешь меня на верную смерть?
Аснат дрожала, как лист. Повинуясь властному взгляду мужа, она глухо ответила:
– Да, правда, – медленно роняла она слова, – я знала, что тебе грозит смерть. Но если бы даже подобный случай представился еще раз, то и тогда я не посмела бы удержать тебя, каковы бы ни были мои личные чувства к тебе. Иначе моя память была бы предана проклятью за измену касте!
Иосэф оттолкнул ее и, шатаясь, прислонился к креслу; он задыхался от гнева. Но охватившая его слабость быстро миновала.
– Я победил судьбу, я покорю и твою касту, – сказал он. – И пусть дрожат эти убийцы! За все то зло, которое они мне причинили, я придумаю им муки Аменти! – И, круто повернувшись, он вышел из комнаты.
От прежней усталости не осталось и следа; он быстро шагал взад и вперед по комнате. Жестокие мысли, навеянные возбуждением, которым дышало все существо Иосэфа, роились в голове его. Из этого хаоса вставало ясно одно жгучее, упорное намерение – скрыть Аснат от вредоносного влияния ее касты. Но где ее спрятать, так чтобы ни рука, ни голос жреца до нее не достигали? И тысячи планов, один несбыточнее другого, сменялись в его разгоряченном воображении; наконец, утомление взяло свое, он бросился на постель и уснул глубоким сном.
Проснулся он на следующий день поздно; стальная натура его уже приобрела свое обычное равновесие. Но в глубине души скопилось много горечи после пережитой накануне бури, и в голову крепко засела мысль: во что бы то ни стало, так или иначе, спрятать Аснат; хотя этот, пока еще неясный, план был отодвинут на время более неотложными делами, которых за его отсутствие скопилось очень много. Да и политический вопрос значительно обострился; донесения его тайных агентов указывали, что глухое возбуждение разоренных вконец народных масс росло день ото дня. Пока все еще было спокойно, но что-то неуловимо-тяжелое носилось в воздухе, не предвещая ничего хорошего. Шайки голодных грабителей бродили по стране; вокруг государственных житниц образовывались целые сборища, и хоть эта голытьба никаких враждебных чувств не проявляла и рассеивалась каждый раз, когда против нее высылались войска, но угрозы и крики: «Долой Адона! Смерть ростовщику!» слышались чаще и чаще; утверждали, наконец, что оборванцы, лишенные средств к существованию, массами скрывались в храмах, и этот опасный элемент в известную минуту мог оказаться ужасным орудием в руках жрецов.
Иосэф своей железной рукой еще туже натянул бразды правления. Для преследования и наказания – палками или тюремным заключением – тех несчастных, которых голод изгонял из родного гнезда, высылались повсюду патрули; отряды, охранявшие житницы, были удвоены; тройной отряд стражи день и ночь охранял дворцы фараона и Адона, и, наконец, возможно строгий надзор был установлен за храмами, хотя в этом отношении контроль был чрезвычайно затруднителен, приняв в соображение громадное протяжение священной ограды храмов, многочисленность их населения, а также враждебность и крайнюю щепетильность жреческой касты к малейшему вмешательству и надзору за ее внутренней жизнью.
При таком положении вещей опасность для Иосэфа от союза Армаиса и Хишелат удвоилась, тем более что союз этот был близок к осуществлению, судя по случайно услышанному им разговору Аснат с братом, из которого он заключил, что царевна и Армаис окончательно объяснились и что, по возвращении последнего из путешествия в Гелиополь, молодая чета намеревалась при первом же удобном случае поговорить с Апопи и испросить его согласия.
Иосэф рассудил, что Армаис, делая решительный шаг, желал прежде посоветоваться с Потифэрой; а можно ли заранее предугадать, какие выгоды извлечет из этого союза гордый Верховный жрец? Потифэра, во всяком случае, мог предложить Апопи компромисс, который разрешил бы все затруднения, под тем условием, что фараон провозгласит наследником престола супруга своей дочери. Жрецы охотно примкнут к фараону, вышедшему из их среды, а вместе с этим исчезнут разом все заговоры и все заигрывания жрецов с Таа III. Ради такой цели Апопи мог пожертвовать и канцлером, своей же креатурой, которую он мог легко и уничтожить. Таким образом, Иосэф будет искупительной жертвой, а народ, удовлетворенный в своей ненависти, открыто вернется к царствующей династии. Возможность такого случая заставила Иосэфа содрогнуться; он был слишком «государственным человеком», чтобы верить в благодарность или надеяться на верность кого-либо.
В виде первой, предварительной меры, Иосэф попробовал было выдать Хишелат за иностранного царевича; но фараон, очевидно, под влиянием дочери, объявил, что не желает расстаться с ней. Тогда в голове Иосэфа проснулась мысль, внушенная ему когда-то покойным отцом, – мысль жениться на Хишелат и самому занять трон, вместо того чтобы дозволить завладеть им своему злейшему врагу. Чем больше Иосэф обдумывал и перебирал этот план, тем более он ему улыбался, вполне удовлетворяя и его самолюбие, и ненависть, и даже желание, преследовавшее его со времени возвращения с Геброна – желание во что бы то ни стало скрыть от жрецов Аснат и спрятать ее так, чтобы даже тень всякого влияния проклятой касты не могла бы ее коснуться. Решение это скоро окончательно окрепло в нем и, со свойственными ему энергией и живостью, он принялся за его исполнение.
Прежде всего, он приготовил помещение, в котором жена его должна была скрываться, чтобы, ставши затем формально свободным, он мог бы жениться на царевне; а чтобы понудить Хишелат дать свое согласие, у него в запасе имелось решительное, по его мнению, средство.
В течение многих лет Иосэф возвел в своем доме много различных сооружений; не веря в расположение к себе народа, он придал большинству этих построек такой массивный характер, что дворец Адона резко отличался от общего типа домов знатных египтян – обыкновенно воздушной и легкой архитектуры – и стал походить скорее на крепость. В одной из этих пристроек, где, по мнению народа, Адон прятал отнятые у Египта сокровища, было сделано несколько тайников, и один из них сообщался коридором с небольшим двором, обнесенным высокими и крепкими стенами, откуда другой проход вел к Нилу. Первоначальное назначение этого тайника было – служить, в случае восстания, убежищем Иосэфу с семьей; из него, под покровом ночи, можно
