возможность спокойно оплакивать тебя: для них ты утонула в Ниле.
Аснат ничего не ответила; она не могла даже плакать. Мысль, что ее считают умершей, что никто из близких даже не подумает искать ее, что она стерта, так сказать, с лица земли, – эта мысль повергла ее в такое отчаяние, что ее сердце, казалось, не выдержит; глухой стон вырвался из груди Аснат. Иосэф поспешил к ней.
– Успокойся, Аснат. Иные причины руководили мною! Я люблю тебя, и только здесь ты – всецело моя; здесь ни один враждебный взор не увидит тебя, ни один ненавистный голос не коснется твоего слуха; только здесь могу я упиваться твоей красотой и открыть тебе мою душу! – Он обнял Аснат и хотел ее поцеловать; но прикосновение его рук, казалось, разбудило ее. Откинувшись назад и отталкивая его с ужасом, она глухо простонала:
– И ты смеешь еще издеваться надо мной, чудовище? Да, ведь любовь твоя – оскорбленье и несчастье для меня! Я ненавижу тебя, палач моей жизни, моего счастья, палач всего Египта! Если ты меня только тронешь – я задушу тебя.
Она грозно потрясла в воздухе руками.
Иосэф чуть-чуть побледнел; но та же страсть по-прежнему дышала в его взоре, которого он не мог оторвать от прекрасного взволнованного личика жены.
– Безумная! – сказал он. – Пойми же, наконец, что ты – в моей власти; ты должна смириться передо мной, а не раздражать. Ты вот теперь готова задушить меня своими нежными и слабыми ручонками, а между тем, располагаешь орудием, гораздо более действительным для моего порабощения. Повторяю, Аснат, что я люблю тебя; настанет время, и я верну тебе свободу. Со мною рядом ты воссядешь на троне фараонов; но, чтобы я мог, наконец, подняться на вершину власти, ты временно должна была исчезнуть. Пожелай я от тебя избавиться, мне ничего не стоило бы убить тебя. Но этого я никогда не сделаю, потому что – повторяю – люблю тебя и не могу без тебя жить!
Он оживился, вся страсть, которую он долго сдерживал и скрывал в течение стольких лет, хлынула наружу. Прежде он тщательно избегал чем-либо выказывать ее – до такой степени он был рабом Аснат, – опасаясь, чтобы она сама или ее родные не употребили во зло его слабость. Но в эту минуту, когда лишь небо да стены были немыми свидетелями его порыва, он дал волю своим чувствам. Столкнувшись с этой чисто стихийной силой, существования которой Аснат и не подозревала, она, пораженная, смолкла. Без сопротивления, без воли, без сил, отдалась она объятьям и жгучим поцелуям мужа; затем вдруг, закрыв лицо руками, разразилась судорожными рыданиями.
Иосэф вздрогнул; слезы жены глубоко тронули его; он и не предполагал, как эта минута будет для него тяжела.
– Аснат! – прошептал он, опускаясь к ее ногам. – Клянусь Элохимом (он торжественно поднял руку к небу), что верну тебе свободу и сделаю все возможное, чтобы облегчить твое заточение. Скажи только – и все, чего ни пожелаешь, будет у тебя здесь; каждый вечер или ночь я буду проводить с тобой. Только люби меня и верь мне; об этом – видишь – я молю у ног твоих!
– Я сделаю все, что ты хочешь, только дай мне свободу, – вздрагивая, прошептала Аснат.
– Я исполню твое желание, лишь когда это будет возможно. Если ты меня любишь, как я люблю тебя, ты терпеливо перенесешь время своего заключения здесь. Около тебя я буду черпать силы, буду поверять тебе все мои планы; ты одна, читая в душе моей, будешь знать все; узнаешь минуту, когда я возьму в руки скипетр, и выйдешь отсюда, чтобы разделить трон мой!
Все честолюбие, вся беспредельная гордость, наполнявшие душу Иосэфа, блестели в его взоре, звучали в его голосе, и та подавляющая сила, которой дышало все его существо, придавала красоте Иосэфа особенное очарование.
На время Аснат была побеждена и забыла, что у ее ног – ее же палач; она видела только его глаза, горевшие любовью, да слышала шепот его звучного голоса, который опьянял ее; обхватив его за шею, она прижалась долгим поцелуем к его устам, – устам, предательски сулившим ей небо и обрекавшим на муки!
Прошло несколько недель. Известие о трагической кончине Аснат привело в отчаяние всю семью Потифэры. Убитая горем, Майя как-то разом постарела и проводила дни в слезах и молитве, и только Верховный жрец, оправившись после первого потрясения, несколько успокоился и отказался наотрез ранее года со дня смерти дочери справлять в память усопшей похоронную службу, надеясь, по его словам, что вода выбросит ее тело. К награде, назначенной Иосэфом тому, кто найдет тело его супруги, Потифэра прибавил столько же.
И сотни рыбаков и других людей разного звания, прельстившись наградой, рыскали в камышах на всем протяжении реки, вплоть до самого моря. Аснат же томилась в своем заточении; мимолетное опьянение, навеянное на нее любовной сценой, разыгравшейся между ней и мужем в первый день ее заключения, давно рассеялось. Иосэф сдержал, однако, слово и почти каждый день навещал жену; приносил ей подарки и лакомства, уверял в своей страстной любви, рассказывал придворные и городские новости, поверял ей свои планы, исключая, разумеется, намерения жениться на Хишелат. Но Аснат слушала его все с большим и большим равнодушием; в любовь, которая была способна подвергнуть ее такой пытке, она больше не верила, а к обществу, от которого ныне была оторвана, она оставалась равнодушной. Ее грызла тоска; томили отчаяние и страстное желание увидеть своих; и лишь грустное убеждение, что ей надлежит быть осторожной со своим мучителем, – в руках которого она находится здесь, в недоступной ни для кого тюрьме, – придавало ей решимость – не отталкивать открыто Иосэфа. Аснат с каждым днем заметно худела и бледнела; в безмолвной апатии лежала она целыми днями и только, когда чувствовала, что задыхается, выходила на пустынный дворик освежиться прохладой ночи.
Как-то вечером сидела она на каменной скамье у фонтана и грустно смотрела в далекое звездное небо; вдруг ветер донес до нее где-то вдали
