– Потому что «немечтатели» живут себе спокойно. На их стороне и постоянство, и прагматизм… – отвечал ей Том, – и много прочего в том же духе…
– Пожалуй. Но вот только радости глубокой они не знают… – сказала Маг.
– Что ж, наверное… – согласился Том.
– Кстати, я хотел попросить у тебя прощения, – произнёс он некоторое время спустя.
– Прощения?.. – не поняла Маг, но тут же улыбнулась оттого, что ей стало интересно. – За что же ты хотел попросить у меня прощения?..
– За то, что когда-то назвал тебя маком.
– Пустяки какие, за это не стоило извиняться…
Том покраснел. На самом деле ему не столько хотелось извиниться, сколько продолжить беседу с Маг, которая нравилась ему всё больше и больше. Переборов застенчивость, он решил ей прямо об этом сказать:
– Вы мне нравитесь, и поэтому я хочу загладить малейшую вину перед вами.
– Вы со мной уже на «вы», как с Холмсом? – заметила, сияя улыбкой, Маг.
– Позвольте побыть с вами на «вы», – спокойно настоял на своём Том. – Знаете, находясь на полке, я часто вспоминал вас, вернее вы становились неожиданным и желанным гостем в мире моих грёз. Обычно я увлечён войной. Стоит мне на некоторое время закрыть глаза, как я уже на поле боя, или иду по фронтовым дорогам, или разрабатываю какой-нибудь военный план… Таким я создан, – это ни хорошо и ни плохо… просто таков мир, в котором я живу. Но каждый раз с вашим появлением в нём что-то менялось, вернее, менялось всё… Лучик магии проникал в мой затуманенный разум, и я точно пробуждался, начинал видеть даже в своих врагах самого себя, и вместо ненависти испытывать к ним сострадание. И мне казалось: это происходит не только со мной, меняется и враг, меняется весь мир… Война вновь становилась для меня священной.
А теперь представь себе, Маг, что было бы, если бы этот лучик проник в тёмное царство в реальном мире. Люди поняли бы: вражда бессмысленна, ненавидя и уничтожая других, они уничтожают себя, результатом вражды может быть лишь обоюдное несчастье. Кто будет победителем, когда и с той и с другой стороны прольётся невинная кровь? В каком-то смысле в войне нет победителя, но есть те, кто стояли за мир. Осознав бесценность жизни и мира, люди стремились бы положить войне конец, а в невоенное время предотвратить её ещё в зародыше, то есть в самих себе.
– Ведь главный наш враг – это мы сами, – согласилась с Томом Маг.
– Но как-то раз, погрузившись в свои грёзы, я с удивлением обнаружил, что оказался не там, где обычно… – продолжал Том, – я не шёл по пыльной дороге с ружьём на перевес, не переплывал будучи раненым через реку, не слышал гул истребителей, не скрывался от врага, ничего подобного… Мне случилось оказаться в совершенно другом мире, возможно, даже неземном… Только я чувствовал, что он другой, но видеть его не видел, потому что он был как закрытая книга. Впервые в жизни я совершенно забыл о войне, – и, забыв о ней, уподобился ребёнку, который ещё не знает, что его ждёт и кем ему предстоит стать.
– Что же это был за мир? – спросила поглощённая его рассказом Маг.
– Этого я не знаю. Знаю только то, что в нём живёшь ты, – ответил Том.
Его простота и откровенность вынудила Маг на мгновение спрятать от него взгляд.
– После этого я не мог жить одной только войной, потому как стал мечтать о том, чтобы открыть для себя этот новый, не похожий на мой, мир.
– Что ж… – обронила Маг, и больше не издала ни звука.
– Но как можно было осуществить такую мечту? Ведь мы жили в разных домах и не знали, в каких именно, – всё равно, что находились на разных планетах… Чтобы моя жизнь окончательно не лишилась смысла, я принялся отгораживаться от мечты, прилагать усилия к тому, чтобы вывести твой образ из своих грёз, забыть тебя и всех остальных. Но тут вновь случилось чудо: Странничка нашла и спасла меня.
– Значит, ты полностью спасен? – сам собою вырвался вопрос у Маг.
– Даже если ответ твой будет отрицательным, я не могу противиться счастью быть рядом с тобой и рядом со своими друзьями.
– А если мой ответ… не будет отрицательным?
– Тогда я просто стану счастливейшей книгой на свете.
– И тебе совсем не нужен будет читатель?
– Подумаешь, никто не узнает о существовании наших миров, кроме нас самих. Я, конечно, шучу, – любая книга хочет поделиться своим содержанием, принадлежать всему миру, а не только себе – с этой целью она издана.
– А знаешь, ты изменился… ты уже совсем не похож на того ворчливого старика, которому было всё равно, как прожить век, перед которым не стоял выбор: жить или сгореть. Я тогда и представить себе не могла, что когда-нибудь увижу тебя совершенно другим, вот таким, каким вижу сейчас.
А тем временем Холмс и Сказка продолжали кружиться в танце. И вместе с ними кружились листья, в полном безветрии падающие с деревьев.
– А знаешь, я начинаю верить в волшебство, – говорил Холмс, раскинув руки и глядя ввысь.
– После всего, что с нами произошло, в него невозможно не поверить, – отвечала ему Сказка.
