Народ начал расходиться. С Буревоем вышли вместе, шли молча до водокачки.
— Опасно, Серега, опасно. Ты не боишься с Рюриком-то враждовать?
— Не с Рюриком, а с дебилом залётным. Нет, не боюсь. Хочу я, Буревой, чтобы порядок наш остался, да никто со своим уставом не лез. Хочу, я, брат мой названный, чтобы дети мои и внуки, и их дети и внуки, жили в таком обществе, где каждый Законом справедливым защищён, работать может спокойно, не опасаясь врагов и власти, да детей растить. Чтобы каждый гордый был, и шапку с головым снимал только из уважения, личного, а не перед каждым уродом, который силу в себе чувствует. Чтобы каждый делом мог любимым заниматься и пользу приносить, зная что по трудам его воздастся, а не за положение родителей и родственников. Вот так как-то…
— И то верно. В «Трактат» такое внести надо… Доживём вот только мы до такого порядка?
— А на то богов воля есть. И от труда нашего многое зависит. Да и сейчас вон, посмотри вокруг… — мы шли мимо бараков с квартирами.
Кипела жизнь. Народ сновал с тракторами, тележками, по своим делам. Шли мы, я, государь, да Буревой, помощник мой первый во всём, а народ с нами здоровается только тот, что не видел ещё с утра. Шапки не ломят, головы не склоняют, кивнули или руку подали и пошли дальше. Работать надо, а не на коленях стоять.
— Государь! Поберегись! Пришибём, мать……… так! — чуть под трактор не попали, пока смотрели, — Хреналь вы тут стоите? Вон, тротуар же есть!
Тракторист удалился, ругаясь попутно, тащит иголки в ткацкий барак.
— Вот посмели бы так с тем хмырём говорить? — я улыбнулся, — Небось, плёткой бы уже зашиб, уважения требуя. А мне такое вот отношение, когда на мои ошибки каждый указать может, да не бояться того, вот — самое главное уважение! Нас сейчас мало, но каждый, — повторяю, — каждый у нас на вес золота, со своими мыслями, навыками, умениями. И хочу я чтобы Вовка мой жил также, чтобы люди сначала, а все остальное — потом.
— Ага, но и у нас тоже порядок наводить надо, — дед делано возмутился, — ишь чего удумали! На государя лаяться! Плетьми их да в поруб! А то чести попрание случится!
Дед встал в горделивую позу, дурачась, да шапку на манер короны натянул поглубже. Я заржал, потом — мужики и бабами вокруг нас, потом и дед прыснул. Нормально, так и надо, чтобы без пафоса лишнего.
— Всех сгною! Мужикам — постель мне греть! Бабам… Ой! Перепутал! — дед надрывался дурным голосом, пародируя хмыря, народ покатывается со смеху, — Воинов запрячь! Коней — напоить! Опять не то!
Так, со смехом и дошли до водокачки. Спустились, там чесночный дух стоит и половина ГБ собралась.
— Чего случилось?
— Да эти, — парень-писарь ткнул в клетку, снимая противогаз — мы их развязать хотели, а они давай кидаться, чуть решётку не выломали. Ну мы их того, гранатой успокоили.
В камере выли пленные, она у нас одна, те лежат в ней по углам, плачут да лаются. Слёзы пускают, уроды, не от осознания вины, а от чеснока. А ругаются так, что сейчас ещё на пару лет себе наговорят.
— Слушай меня, Венцеслав Болеславович, — я подошёл к клетке, хмырь посмотрел на меня зло и с выражением победы в красных от чеснока глазах.
Думает, я его по отчеству зову, ибо осознал какая важная птица передо мной, сейчас шапку сниму да на коленях умолять буду. Щаз!
— Ты и подельники твои предстанете перед судом. Через седмицу. Поручение князя своего ты не выполнил, да срок его выполнения сорвал, действиями своими. О том князю будет отдельно написано. Суд пройдёт — по его результатам срок получишь и штраф заплатишь. Отсидишь — потом домой уйдёшь. Я всё сказал.
— Да ты… Ты!!! Ты знаешь на кого… — ну и так далее, как есть придурок.
— Отмойте их через неделю, пусть не воняют, — попросил я ребят из ГБ, те только ухмыльнулись, мол, не учи ученных.
— Парашу, дурни, опрокинули, вот и сидят… в своём, — сказал писарь, — несите шланг, сейчас мы хоть пол помоем…
Совещание с военными провели у меня дома. Собрались все, кто имел отношение к производству оружия, обучению, госбезопасности. Все были в курсе дела, но я обрисовал наше положение. Вероятность того, что к нам придут отбивать потенциальных осуждённых, весьма велика, да и Рюрик может включиться в процесс. Вдруг не внемлет нашим документам и доказательствам? К этому надо подготовиться. Срок у нас — до зимы, я именно тогда ждал гостей. Пока мы тут лодки Вольге, к которым ещё не приступили, покажем, пока он до Свири доберётся, пока там решат, что с нами делать — озёрный путь будет закрыт. Значит, останется «гостям» при любом раскладе идти по устоявшемуся снегу. А это — середина декабря. Итого, у нас чуть больше месяца на подготовку, выделку боеприпасов, дополнительные тренировки.
Суд состоялся вне крепости, на плацу нашем бывшем. Лавки принесли, клетку деревянную для подсудимых сделали. Народ собрался, включая прибывших всадников, занял свои места. Под конвоем вывели связанных пленников, Буревой в громкоговоритель объявил о начале процесса. До темна засиделись. Народ сначала молчал, потом, после моего выступления с описанием всех «подвигов» пришлых, начал роптать. Когда зачитывали свидетельские показания, от корабелов и Вольги, анонимно, чтобы не подставить их, народ уже в голос возмущался. Колоколом только часовой их смог успокоить. Народ
