требовал смерти! Вроде не кровожадные люди — но и их пробрало такое отношение к братьям-работягам и к себе. Зоряна, к чести, билась за подсудимых до последнего. Те только портили все ей, выкрикивая из клетки про родовитость, про то, как они всех тут по миру пустят да огню предадут, про приход войска несметного, которое нас всех убьёт. Это толпу только распалило — полетели всякие предметы в клетку. Влас вывел особо раздухарившихся людей, чтобы не портили процесс, да ещё и по «административке» впаял им по трое суток, за неуважение к суду. Народ теперь слушал, периодически кричал, но бросаться прекратил, да и орали не так громко. Вечером Буревой выдал вердикт — пятнадцать лет хмырю, по пять — его подручным, это при условии компенсации ущерба. Их имущество посчитали, учли, если остальное не компенсируют — будут сидеть до потери пульса. Есть, правда, другой вариант. Мы можем экстрадировать хмыря с подельниками в Новгород, при условии полного возмещения материальных убытков Москве и штрафов. Но для этого нужно подписать с Новгородом отдельный договор. При этом дополнительно в материалы дело было внесено то, что своими действиями хмырь поставил под угрозу выполнение контракта на поставку лодок. Специально так сделали, если Рюрик правителем хочет быть — за такое карать надо жестоко.
Народ расходился, судача о процессе. Приговор всех в принципе устроил, со смертной казнью — это они сгоряча, сами потом сказали. Конвой отвёл пленных в новые камеры под водокачкой. Не пленные, заключённые уже, орали да грозились карами всякими, но на них только что не плевали, следствие хорошо вскрыло всю их сущность. Перед водокачкой их сфотографировали, добавили новые материалы в дела уголовные и в архив. Там уже были фотографии — мы побои корабелов зафиксировали, не пожалели ресурсов. Все четыре дела были объединены в одно производство, том был чуть не на триста листов. Теперь задача — перевести на словенскую письменность и дать Вольге, чтобы тот передал всё Рюрику.
С осуждёнными сплошная морока. На работы им «невместно», парашу за собой выносить - «невместно», прямо принцессы собрались. Вывели их под конвоем на отработку пайки — пришлось опять применять спецсредства. А как тогда штрафы они платить будут да на хлеб себе зарабатывать? Никак. Вот и сидят, долг растёт, хмырь орет, получает штрафы за нарушение режима да урезание стола. Ещё и новые долги делает. Нары сломал — в счёт включили, парашу разбил — туда же, из ведра того конвоира окатил — плюс моральный и материальный ущерб в сумму долга. Мыли их шлангом, не шли они на сотрудничество, трудозатраты на это тоже аккуратно вписывали в ущерб Москве. Попытка объяснить их положение не увенчалась успехом — слушать не хотят, про честь задетую всё орут. Я-то человек мягкий, даже добрый. А вот местные — не очень. Когда окончательно достали они наше ГБ, Влас собрал своих бойцов, нарядился в доспехи специально под них сделанные, и после очередного «косяка» устроил им «шмон». После гранаты чесночной побили палками гибкими, связали, да отправили в штрафной изолятор. Помещение без окон, вместо решётки — дверь железная, пайка — хлеб да вода, вместо постели на нарах — доски, там они неделю провели. После чего их вывели, помыли из шланга, врачи дали заключение о здоровье, перевязали раны да гнойники, что появились в ШИЗО, да и отправили обратно в камеру. Услуги врача, отмывку камеры, постели перестилку — все в долг включили, ибо нечего сидеть на шее у трудового народа. Притихли чуть, сидят, зыркают, злобу копят. Мне это до звезды — сами идиоты.
С корабелами и Вольгой с остатками всадников дело иметь было куда приятней. Правда, работяги долго входили в ритм, так сказать. Их никто особо не удерживал в лазарете, начали чуть выходить на ногах своих пораненных. Одного встретил, когда тот в одних бинтах и тапках на ногах, в рубахе больничной, отбивая поклоны, чуть не каждому трактористу, пытался что-то узнать у людей. Ему показали на меня, мужик весь съёжился, шапку в руках мнёт, приблизился, чуть на колени не упал:
— Позволь надёжа князь, горемычному слуге твому, обратиться. Не гневись тока, не за ради… — блин, вот до чего общение с упырями людей довести может!
— Ты, мужик, того, с земли-то встань, чай не лето, да и вообще — чего бухаешься? Коленки тоже не казённые. Да и чувствую я, не пойдёт у нас разговор, — я показал рукой в разъярённую Смеяну, выбежавшую из лазарета.
— Больной! Больной! Леший тебя задери! Куда!? В тапках! По грязи! Полы у меня мыть до скончания века будешь! — мелкая не на шутку раздухарилась.
— Нам бы лапти, а то обувку сносили, — больной быстро заговорил, не забывая отбивать поклоны, — а мы тебе отработаем…
— Ты давай иди лечись, я чуть позже подойду, разберёмся с обувкой и прочим, — под белые руки Смеяна, ругаясь на чем свет стоит, потащила мужика обратно, — как зовут-то тебя?
— Силантием! — только и успел крикнуть мужик, скрываясь в двери.
Втроём, я, Кнут и Лис пошли к корабелам. Там разборки — за нарушение правил распорядка Смеяна грозится многолитровыми питательными клизмами, мужики под одеялами прячутся от малолетней фурии, только глаза печальные наружу торчат. Начали говорить с работягами о княжеском заказе. Их послали опробовать лодки и дать своё заключение об их качестве. Гребцов сказали с собой взять, но хмырь этот аспект проигнорировал, мол, на месте пусть выделят, в Москве. Идиот — где я ему возьму у нас людей на вёсла? С экспертной оценкой лодок проблемы, точнее — проблемы с экспертами. Они в рванине, босые, сносили всё да хмырь ещё помог, кнутом. Оформили их как представителей Заказчика, выписали им одежду, обувь, мужики клянутся отработать, иначе княжеское поручение не исполнить. Успокоили, всё на хмыря и его подельников в качестве долга висит. По словам врачей, им дня три ещё надо полежать, потом можно браться за работу.
Пришлось внутрь крепости пустить Вольгу. С корабелами они наблюдали за процессом заполнения канала. Ребята в лёгкой панике — цеха у нас крытые железной крышей, с окнами большими, длинные. Вся верфь состоит из нескольких участков, соединённых короткими рельсами. На них, на специальном постаменте передвижном, на первом участке крепят киль, балки к нему, потом передвигают и обшивают досками, смолят, потом — установка
