– Ну, будет же… прошу тебя…
Вытирая слезы, Ольга беспрестанно и горько взглядывала на брата.
– Какой ты… – тихо сказала она, подымая руку и проводя пальцами по его щеке. – Как отец… вылитый…
– Ну ж… отец. Нет, Ольга, отец лучше был…
Когда прошло первое волнение, когда речь обоих из отрывочной и бессвязной перешла в более или менее связную, Дмитрий по-хозяйски вскипятил на керосинке чай, и брат с сестрой уселись за колченогий стол. Но из чаепития ничего не вышло. Ольга не спускала глаз с брата, забрасывала его вопросами, Дмитрий же постоянно вскакивал и наконец принялся ходить из угла в угол, шумно затягиваясь папиросой.
– Но как ты узнал, что я здесь?
– Видишь ли, я пробрался к дяде Лене в Баку. Он связался с Еленой Михайловной и узнал о тебе. Вот я тебя и разыскал…
– Отчаянная голова… Как же ты бежал?
– Ну, это длинная история, Оля. Всего не перескажешь, да и не в этом теперь дело… Бежало нас трое, в метель, двоих пристрелили, я удрал… Правдами и неправдами добрался до Свердловска. Там разыскал товарища одного из жуликов, что сидел со мной в лагере. Жулика этого убили при побеге. Так вот, свердловское жулье устроило мне фальшивые документы… Я знал, что за мною охотятся, что будут следить и за тобой, поэтому так долго и не рисковал повидаться с тобой, Оленька…
Он подошел и крепко поцеловал сестру в лоб.
– Замужем? – улыбнулся он.
– Нет.
– Влюблена?
– Да.
– В какого-то кинооператора, дядя Леня говорил.
– Нет…
Ольга опустила голову и пальцы ее чуть дрогнули, руки теребили на груди косынку.
– Ну, об этом после… – поспешно сказал брат. – Так вот. Переезжал из города в город, заметал следы. В одном поезде чуть-чуть не попался, но ушел. Правда… – и он вдруг замолчал.
– Что? – тревожно спросила Ольга, подымая на него глаза.
– Ничего, так… – замялся Дмитрий, опуская глаза. Он вспомнил брезентовый плащ и улыбку оперативника. – Теперь, кажется, я их окончательно сбил с толку.
– Что же теперь будет, Митя?..
Дмитрий перестал метаться по каморке, остановился перед сестрой и кратко, но сильно бросил:
– Месть.
И тихо добавил:
– Месть за всех: за отца, за мать, за Алешу, за тебя, за весь наш народ… Если б ты знала, что творится в лагерях… Да и на воле не лучше! – махнул он рукой. – Посмотрел я, поколесил.
– А если тебе убежать за границу? – предложила Ольга после некоторого раздумья.
– Зачем? – удивился Дмитрий. – Нет, за границей мне делать нечего. Борьба наша здесь. Да, кроме того, если попадусь при переходе – тебя посадят, раз. Второе, и, может быть, самое главное: я, в бытность свою за границей, встречал там наших беглецов-то. Паршивая у них жизнь, скажу я тебе, и вот почему: иностранцы игнорируют их, не прислушиваются к ним и ничего не дают делать в смысле активной борьбы с большевизмом… Нет уж, Оленька, я предпочитаю лучше смерть здесь, лицом к лицу с врагом, чем бессмысленное существование на какой-нибудь европейской фабричонке. Эмиграция – это трусливое бегство от борьбы, это – собачонка, лающая издали на врага, жизнь эмигранта жалка, пуста и бессмысленна… Ты – что?
Ольга встрепенулась и густо, по-детски покраснела; она поймала себя на том, что не слушает Дмитрия, а думает о Денисе. Как это могло случиться? в такую минуту? И долго потом она не могла этого простить себе, когда вспоминала про встречу с братом.
Дмитрий же подошел к ней вплотную, присел перед нею на корточки и заглянул ей в лицо. Она виновато улыбнулась.
– А ну-ка, ну-ка, расскажи… – улыбнулся брат. – Очень его любишь?
Ольга отвернулась, положила локоть на стол и закрыла глаза. Дмитрий видел лишь ее склоненный профиль.
– Сумасшедше люблю… Со мной никогда ничего подобного не было… Митя, милый, я, кажется, с ума схожу… И все так быстро. Прости меня… пожалуйста, прости.
Она вдруг вскочила и, бросившись ничком на койку, снова заплакала. Дмитрий сел возле нее.
– Ничего… ничего… – бормотала она. – Это слезы радости, счастья, Митя… Но… но ты не простишь меня, если узнаешь – кто он…
Какая-то темная, нехорошая тень промелькнула по лицу Дмитрия. Он насторожился.
