– Не сердись, дедушка. Я знаю: кругом виноват… Завтра зайдем проститься.
– Ладно. Храни вас Господь! Ужо приходите.
На болото пришли поздно. Солнце уже село, быстро темнело. Густой, как молоко, туман повис над камышами. К ночи слетались сюда с полей кряквы и чирки. Денис встал возле куста можжевельника, Ольга – на краю болота, возле сырой, замшелой кочки.
Ольга, стрелявшая вообще хорошо, на этот раз нервничала и делала промах за промахом. Через полчаса она подстрелила первого чирка. Подранок упал на скошенный луг, шагах в пятнадцати от Ольги. Он отчаянно бил по земле крылом, пытаясь подняться. Ольга выкинула пустые гильзы из обоих стволов, загнала новые и быстро, нервно вскинула ружье. Чирок перестал биться, и, хотя было темно и виден был лишь силуэт его, Ольга чувствовала, что он жив и что он смотрит на нее. Она выстрелила из правого ствола. Чирок подпрыгнул, упал и снова стал биться. «Надо это кончать…» – мелькнуло у нее. Руки ее дрожали. Она подошла совсем близко и в упор выстрелила в подранка, и – снова не добила чирка.
– Ты по кому это? – крикнул Денис.
Ольга не ответила. Быстро перезарядила ружье и – раз, два – выстрелила подряд два раза, наугад, не целясь. Охваченная каким-то странным чувством страха, она, не взглянув на чирка, повесила на плечо ружье и быстро пошла к тому месту, где стоял Денис, спотыкаясь о травянистые кочки. И снова почему-то вспомнила, как дурной кошмар, мальчика, разбившего грудь о камень.
С весны 1940 года началась жестокая борьба с преступностью и продолжалась все лето вплоть до глубокой осени. Целые армии агентов угрозыска и милиционеров устраивали облавы, громили воровские притоны и «малины», делали налеты на подозрительные дома и квартиры. Начавшаяся в Москве кампания быстро перекинулась в провинцию и вскоре охватила всю страну.
«Особое совещание» работало день и ночь. Судили заочно. Улики были необязательны. 35-я статья Уголовного кодекса достаточно растяжима, чтобы подвести под нее любого человека, не имеющего определенных занятий и определенной профессии. И эшелоны с «тридцатипятниками» катились по всей стране, увозя в концлагери десятки тысяч новых арестантов.
Облавы устраивались не только на воровские притоны, но и на рестораны, вокзалы, пивные, базары и даже – на танцевальные площадки в городских садах. Проверяли документы и арестовывали подозрительных.
В конце августа разгромили и «Катькину малину» в Горьком. Было арестовано двенадцать человек, в том числе Сазан, Чиж, Танька и сама Катерина Сутырина. Федору Сычеву только чудом удалось бежать.
Дмитрий заторопился с отъездом в Кинешму. Перед отъездом он случайно встретил на набережной Катерину Сутырину. Ее освободили, и от нее он узнал, что на допросах особенно интересовались Стеллой.
Дмитрия это страшно разволновало, и в тот же день, с вечерним пароходом, он выехал в Кинешму.
Стелла третий день ждала Дмитрия в Кинешме. К девяти часам вечера она приходила на «поплавок» – плавучий ресторан на Волге – и садилась в уголке за самый отдаленный столик. Все эти дни Стелла думала только об одном: как сказать Дмитрию о постигшем ее горе. Гришу Банного она готова была разорвать на куски, и, вероятно, разорвала бы еще тогда, в кутке, если бы Гриша вовремя не убежал.
Было начало сентября, и на открытой палубе ресторана было свежо. Огоньки бакенов тускло отражались в смоляной воде. От пассажирской пристани медленно отваливал пароход, сверкая огнями. Положив подбородок на поручни, Стелла задумчиво смотрела на реку. Ей было очень тяжело. За ее спиной стоял галдеж, звякала посуда, всхлипывал баян.
– Бей! – истерически кричала какая-то женщина. – Бей, говорю!.. Только опосля не жалуйся!
– Стерва!.. – мычал густой бас.
– Товарищи, нельзя ругаться в местах публичного скопления… – увещевал официант.
заливался под баян чей-то дребезжащий тенорок.
В начале одиннадцатого часа Стелла собралась было уходить, но как раз в эту минуту пришел Дмитрий. Он бесшумно отодвинул стул и сел возле Стеллы. Она вздрогнула и повернулась.
– Митя… – тихо и радостно ахнула Стелла. Глаза ее мгновенно наполнились слезами.
– Что подать? – спросил подошедший официант.
– Пива… – кратко бросил Дмитрий. – Две бутылки «Трехгорки».
Официант ушел.
– Ну, как ты, Стрелка? – мягко и весело спросил Дмитрий.
– Ничего… – сквозь слезы ответила Стелла и потупилась.
– Ну, будет, будет… Что ты раскисла?
– Так… Люблю тебя очень.
– А как насчет…
