– Сегодня. Обязательно сегодня.
– Да ты что? С ума спятил? – спросил Наседкин, откидываясь на спинку стула и поднимая брови. – Ей-богу, ты болен!
– Не уволите, так я сам уйду…
– Вот и угодишь под суд за самовольный уход… Эге, да ты, брат, с характером… Пойми же, Бушуев: некем мне тебя заменить сейчас. Да и чего тебе так приспичило именно сегодня?
– Так… надо…
Бушуев вздохнул и уже без всякой надежды (а сердце радостно ёкнуло) добавил:
– Яков Петрович, я вас очень прошу: увольте сегодня…
Наседкин почесал затылок.
– Да пойми, наконец, что не могу я так… сразу… Впрочем, постой!
Он секунду подумал, встал, быстро подошел к двери кабинета, открыл ее и крикнул:
– Наталья Сергеевна!
– Да! – отозвался женский голос из соседней комнаты.
– Что этот… как его!.. Лоцман Сурвилло ушел уже?
– Нет еще. Берет расчет у бухгалтера.
– Позовите, пожалуйста, ко мне.
Наседкин снова уселся за стол и потер руки.
– Подожди унывать, Бушуев. Может, я что и сделаю для тебя… Тут, понимаешь, час тому назад я одного лоцмана уволил за пьянство. Сто раз его предупреждал! А на сто первый доброты моей не хватило – уволил. Такой забулдыга, понимаешь, но хороший лоцман, – обычная, брат, наша русская история: талант и пьянство рука об руку…
В кабинет робко вошел невысокий пожилой человек в водницком кителе и в очень потрепанных штатских штанах. Бушуеву показалось, что он где-то встречал этого человека. Он напряг память и быстро вспомнил. Видел он его зимой, в сельской пивной, в компании Гриши Банного. Вспомнил и улыбнулся.
– Слушай, Сурвилло… – начал Яков Петрович, стараясь придать голосу строгость. – Ты еще расчет не взял?
– Беру… – угрюмо ответил лоцман.
– Погоди, брат. Вот что я тебе скажу: если ты дашь мне слово, последнее, честное слово, что не будешь пить на пароходе, то я тебя опять приму на работу.
– Ну даю… – как-то лениво ответил Сурвилло. Видимо, он не очень огорчился потерей работы и не очень радовался возможности снова получить ее.
– «Товарищ» знаешь? – спросил Наседкин.
– Знаю.
– Пойдешь на него.
– Так разве это пароход? Гроб с музыкой, а не пароход! – запротестовал лоцман.
– Пойдешь на него! – повторил Наседкин. – Иные похороны лучше свадьбы, а иной гроб лучше свадебной перины… Месяц поплаваешь – там увидим. Коль пьянствовать не будешь – переведу на лучший. А будешь пьянствовать – не взыщи, брат…
– Ладно. Согласен. Когда заступать на вахту? – уныло спросил незадачливый лоцман.
– Сегодня. Вот товарищ Бушуев увольняется, так ты на его место… договаривайтесь сами. Ты, Бушуев, предупредил капитана?
– Нет еще.
– Как же так! – укоризненно покачал головой Наседкин. – Идешь в контору увольнения просить, а капитану не докладываешь… Хоть Лазарев и аховый капитан, не наш – отважинский, но для порядка надо было предупредить. Ну ничего, я сейчас накатаю ему официальную бумагу…
«Кончено, – со страхом подумал Бушуев. – Все кончено…»
.
Вечером того же дня он уехал на пассажирском пароходе дальнего рейса «В. Г. Белинский» на низ.
XVI
…Алим Ахтыров проснулся чуть свет. Перешагнул через тетку Таисию и на цыпочках подошел к горке. И только тут заметил, что одет, что спал не раздеваясь. Прислушался. В доме было тихо. Похрапывала тетка Таисия, да щелкали часы на стене. Алим осторожно выдвинул средний ящик горки, достал кой-какие документы, сунул их в брезентовый портфель, приколол к гимнастерке орден и, взяв портфель под мышку, бесшумно вышел в сени. В сенях он долго и сосредоточенно чистил щеткой сапоги, чистил до тех пор, пока не загорелись жаркие блики на добротной черной коже. Тихо, чтоб не стукнуть, он положил щетку на полку и вышел в сад.
