Утро выдалось парно?е, туманное. Собирался погожий день.
Проводив Манефу, дед Северьян умылся, надел чистое белье и прибрал избу. Потом достал холстяной мешок, положил в него старое потрепанное Евангелие, краюху хлеба, жестяную кружку, ложку и маленький кулечек с солью. Оглянулся по сторонам – не забыл ли чего – и вспомнил про березовую шкатулку.
– Эк, ведь забыл… Надо б ей отдать.
Открыв шкатулку, взял деньги, завернул их в тряпицу, перевязал бечевкой и сунул в карман кителя. Потом надел кожаные сапоги, взял под мышку зипун и мешок и повернулся, чтоб перекреститься, но вспомнил, что иконы нет – он ее отдал Манефе – и остановился в нерешительности. Перекрестился на пустой угол и вышел на крыльцо, низко согнувшись, чтоб не стукнуться головой о притолоку.
Из-за края леса подымалось солнце, красное и сверкающее. Щебетали в кустах птицы, горела роса на мокрой траве. Голосили петухи, и щелкал кнут пастуха за домом Анания Северьяныча.
Дед Северьян неторопливо надел картуз, запер дверь и пошел в гору.
Анания Северьяныча дома не было. У печи возилась с ухватами Ульяновна, за столом сидели Марфуша и Катенька и большими ложками ели пшенную кашу, склоняясь над чугуном.
– Анания нет? – спросил дед Северьян.
– Нету. За веревками пошел к Митричу, – ответила Ульяновна, с удивлением глядя на зипун и мешок старика.
– Я, Ульяновна, ухожу… может, на неделю, а может – доле.
– Куда это? – испугалась Ульяновна.
– Надо… Вот ключ от избы, – сказал старик, кладя на стол ключ. – Каша-то вкусная? – спросил он у правнучек.
– Угу… – мотнула головой Марфуша.
– Хошь и ты? – предложила Ульяновна.
– Нет, спасибо… – ответил старик и, потрепав девочек по головкам, направился к двери…
– Ну, прощевайте… Дай вам Бог!
– Да что ты, точно навек уходишь! – забеспокоилась опять Ульяновна.
– Дай вам Бог… – повторил старик, поклонился и вышел.
На улице он постоял в раздумье и пошел под гору, к Волге. Возле колосовской бани он увидел Гришу, коловшего дрова.
– Гриша, подь-ка сюда… Вот что, милый, – сказал дед Северьян, когда Гриша нерешительно приблизился, – вот этот сверточек передай Манефе. – Смотри, не забудь!
– Нет-с, что вы! – ответил Гриша, пряча в карман сверток и с любопытством разглядывая старика.
– Погода будет нынче хорошая, – вдруг сообщил он, поспешно опуская глаза.
– Надо быть, хорошая… – согласился дед Северьян.
– А вы – и с мешком?
– И с мешком.
– И с зипуном?
– И с зипуном.
– Жарко будет…
Помолчали.
– Гриша…
– Что-с?
– Тебя опять вчера в город, что ли, вызывали, на допрос-то?
– Вызывали…
– А ты что?
– Ничего-с… как всегда – ничего-с…
Дед Северьян поправил картуз и вздохнул:
– Ну, будь здоров, Гриша. Прощай.
– Прощайте, Северьян Михайлович…
Спускаясь по тропинке, дед Северьян оглянулся. Гриша все еще стоял на прежнем месте и смотрел ему вслед. Старик нахмурился. Гриша вобрал голову в плечи, замигал белыми ресницами и исчез за стеной бани.
Туман быстро редел. Плескалась в реке рыба, будоража спокойную и розоватую воду. Дед Северьян присел на борт своего старого друга «Путешественника», поправил по-хозяйски высунувшуюся из гнезда деревянную уключину и, склонив голову, задумался. И увидел он точно такое же светлое
