из газетной бумаги цигарки. Бушуев отошел от окна и сел в угол.
На полустанке Березово в купе вошел новый пассажир. Невысокий и полный, с румяным одутловатым лицом, в узких щегольских галифе и в распахнутом на груди черном пальто, под которым зеленела новенькая защитная гимнастерка, – он вошел уверенно и размашисто, как входят к своим подчиненным упивающиеся властью маленькие начальники. Бросив на полку тугой, скрипящий свежей кожей портфель, он бесцеремонно потеснил женщину с ребенком, снял фуражку, достал из серебряного портсигара добротную папиросу, закурил, смачно вытолкнул изо рта клубочек ароматного дыма и снисходительно, одного за другим оглядел спутников. Бушуеву не понравился его взгляд: было в нем что-то от Берга.
Еще в ту минуту, когда новый пассажир только входил в купе, спорившие рабочие сразу утихли, и Бушуев слышал, как один из них шепнул приятелю:
– Партеец какой-нибудь…
«Да, да… – подумал Бушуев, разглядывая незнакомца, – непременно какой-нибудь мелкий секретарь райкома, мнящий себя звездой первой величины…»
Раздался свисток, и поезд тронулся.
И вдруг, неожиданно для самого себя, словно подчиняясь чьей-то чужой воле, Бушуев подмигнул незнакомцу в черном пальто и довольно громко сказал:
– Берг…
Дальше все произошло с удивительной быстротой. Незнакомец недоуменно приподнял густые крылатые брови, отвел в сторону руку с папиросой и тенорком осведомился:
– Что такое?
– Вы Берг, говорю… – твердо и хладнокровно повторил Бушуев.
– Нет, вы ошиблись. Я – Коротков.
– Ну, это один чёрт…
– То есть как это – один чёрт? – еще пуще удивился гражданин в черном пальто.
И тогда со страшной силой, как зверь, внезапно выпущенный из клетки, взметнулась огневая, бурлацки-буйная душа Дениса Бушуева. Он вскочил, слегка покачнулся, стремительно схватил незнакомца за ворот гимнастерки и, вздрагивая посеревшими губами, раздельно и четко сказал:
– Врешь… Все ты врешь… Ты Берг… Ты настоящий Берг… Вас много, Бергов…
– В чем дело?.. Пусти!.. – взвизгнул насмерть перепуганный гражданин в черном пальто.
Пассажиры повскакали со своих мест, прижались в углах купе. Пронзительно заплакал ребенок на руках крестьянки. Бушуев взглянул на ребенка и как- то сразу очнулся от странного припадка бешенства. Он отпустил свою жертву, растерянно оглянулся, сорвал с полки старенький деревянный чемодан и без фуражки, в шинели нараспашку бросился в тамбур вагона, толкая встречных пассажиров. Поезд уже шел довольно быстро. Мелькнул край дощатого перрона. Брызги дождя косо залетали на тамбур. Бушуев спустился на нижнюю ступеньку подножки и прыгнул на насыпь, неловко и торопливо. Убегавшая назад земля сбила его с ног: он выронил чемодан, шлепнулся на песок, перевернулся и скатился в канаву.
Наблюдавший с перрона начальник станции покачал головой и сокрушенно проговорил:
– Проспал, бедняга…
– А то – пьян, наверно… – отозвался проходивший смазчик.
Бушуев поднялся, взял чемодан, перешагнул семафорную проволоку, пересек проселочную дорогу и вошел в невысокий, окутанный сизой дымкой дождя березовый лесок. Под ногами захлюпала вода, захрустели ветки. На рябине, тяжело опустившей пламенно-алые грозди, пересвистывались синицы. Пахло терпкой осенней сыростью и грибами. Вдалеке замирал стук поезда, и монотонно и грустно скрипела где-то телега, увязая в разбухшем проселке. Бушуев присел на обугленный пенек и закрыл лицо руками. В белокурых волосах его блестел песок, измятая и грязная шинель пузырем вздулась на спине.
– К чёрту!.. все к чёрту! – сквозь зубы проговорил он и рывком выхватил из кармана письмо редактора журнала «Революция». И в клочья изорвал.
– Не надо стихов… не надо писем… ничего не надо. Что еще? Ах да! – он порылся в кармане и достал деньги. – И денег мне ваших не надо… Берги!
Поднявшийся ветерок подхватил клочья разноцветных бумажек и разбросал их по мокрой опавшей листве. И Денис улыбнулся своей детской беззлобной улыбкой. Улыбнулся – и виновато взглянул на стайки белых и чистых, омытых дождем березок. Они росли стройно и ровно, тесно прижавшись друг к другу, и много еще янтарных листочков крепко держалось на их ветвях.
Бруснично-красным угольком догорало на западе солнце. Словно прислушиваясь к чему-то, Бушуев повернул голову налево, направо и, хмурясь через плечо, долго и пристально смотрел на восток, где на льдистом небе чернильно-черным пожаром кипела огромная туча. Какой-то нелепый, неподвижный, ртутно-холодный отблеск жег ее земной край…
Там рождался мертвый свет.
Бушуев вскочил, отряхнул песок с шинели и размашисто пошел назад, к железной дороге. «Да полно! Так ли? – думал он. – Ну о каком откровении беспокоюсь я? Не все ли мне теперь равно!..»
