– А ведь и ты, Денис, другой был! А? Веселый, разбитной… Домой-то как рвался? Я, брат, никогда не забуду, как ты целиной по колена в снегу к дому побежал. Я еще тогда подумал, что вот, мол, как родина заедает человека, хуже… хуже любви! А любовь, знаешь, как заедает? До смерти заедает! Все печенки повывернет! Кровь кипятком вскипятит! Голову набок свернет! И мозги вытряхнет к чёртовой матери! Да еще как вытряхнет! Вот как любовь заедает!..
Он уже не смеялся. Глаза его растерянно бегали и мелко дрожали пухлые пальцы.
– И ночи! И ночи! – продолжал он исступленно выкрикивать. – Ночи самое страшное! Лежишь… один лежишь, в темноте, в углу каком-нибудь, один лежишь, с башкой, ошпаренной кипятком! и никто к тебе не подойдет! Слышишь – никто! Хоть плачь, хоть реви, хоть кричи, хоть горло себе бритвой перережь – никто к тебе не придет! Да разве можно так жить? Нет, ты мне скажи: можно так жить? Можно?
– Не знаю… – едва выдавив слова, ответил Бушуев.
– Не знаешь? – переспросил Алим и почему-то перешел почти на шепот: – Ты такой любви не знаешь? А какую же ты любовь знаешь? Расскажи, Денис, мне о другой любви. Пожалуйста, расскажи… Я тебя очень прошу: расскажи о другой любви. Ну как это получается… вот ты, значит, лежишь эдак-то в углу или там в каюте парохода и вдруг… и вдруг дверь отворяется и входит
– Видно… – тихо ответил Бушуев, и посерешие губы его задрожали.
– И… и счастье в них видно?
– И счастье…
– Горит?
– Горит…
Алим подвинулся ближе к Денису, не спуская с его лица лихорадочных глаз.
– И что же… подожди, о чем это я еще хотел спросить? Ах да: и ничего уж она в эту минуту, кроме тебя, не замечает? Так-таки ни о чем и не вспоминает? Ну хоть еще там о ком-нибудь… или уж совсем, совсем позабывает? Как, Денис, а?
«Знает, – мелькнуло в голове у Дениса, – все знает. Но почему он меня сразу не убьет? О, как все это противно!» И он подумал о том, что надо сейчас же, сию же секунду рассказать Алиму все, все… И, вероятно, рассказал бы, если бы Алим помолчал еще некоторое время, но Алим уже снова шептал:
– Не вспоминает, говорю, о другом-то?
И Бушуева охватила злоба.
– Нет! – громко и резко сказал он. – Не вспоминает…
Алим весь обмяк как-то, съежился и тихо и невесело рассмеялся.
– Нет, Денис, ведь до чего люди могут договориться, а? – и он сокрушенно покачал головой. – Я про свое, ты про свое… А вроде как об одном и том же. Ты, видать, тоже того… сильно любишь, что ль?
– Люблю… – твердо и спокойно сказал Бушуев, внезапно овладев собою. «Нет, не знает» – решил он и, встав с камня, принялся досмаливать ботник. Смола уже несколько загустла, кисть ходила плохо, надо было бы подогреть смолу, но Бушуев торопился поскорее окончить работу и уйти. Алим же, положив подбородок на сложенные вместе кулаки, молча и задумчиво следил за движением смоляной кисти. «И чего он сидит? – раздраженно подумал Бушуев. – Шел бы себе…»
– Что, загустла? – осведомился Алим.
– Да нет еще, мазать можно…
Окончив работу, Бушуев подошел к воде, оттер песком смолу на руках, смыл песок водой и, достав из кармана носовой платок, вытер руки.
Солнце село. Над рекой подымался туман. Где-то тихо забренчала балалайка, кто-то запел, но сразу же и смолк. Смолкла и балалайка. Алим Ахтыров встал.
– Ну, мне, брат, пора…
И похрустывая гравием под сапогами, направился к Бушуеву с протянутой вперед рукой. Бушуев взглянул на эту смуглую руку, открыто и просто ему протянутую, и почувствовал, как что-то ударило его в сердце. Он вскинул голову и увидел, что березы на яру клонятся, словно хотят повалиться, а баня Солнцевых поворачивается трубой вниз. Он пошатнулся и расставил ноги, чтобы не упасть. Собрав силы, рванулся к приплеску, присел на корточки, зачерпнул в пригоршни воды и плеснул на лицо. Потом плеснул еще раз, и еще…
– Ничего… это ничего… – пробормотал он, слизывая с горячих губ пахнущие нефтью капли.
– Однако, как тебя… – начал было Алим и замолчал, не окончив фразу.
Бушуев чувствовал его неровное дыхание за своей спиной и вдруг услышал, как осторожно зашуршали камешки, словно по ним шарили рукой. «Камень подымает, – подумал он. – Сейчас ударит…» Бушуев вскочил и быстро обернулся.
Алим стоял шагах в пяти от него, опустив руки и задумчиво покусывая белой подковкой зубов темно-лиловую губу. Левая нога его чуть вздрагивала в колене. Он долго и внимательно смотрел на Дениса, но не в глаза, а повыше, на лоб.
