— Хорошо, я постараюсь, — совсем не по-военному ответил дневальный, но Красников на этот раз удержался от замечаний и пошел по темному коридору, стараясь не давать воли нарастающему беспокойству.
За второй дверью направо тоже горела керосиновая лампа, но горела ярко и чисто, без копоти. Лампа стояла на столе, за которым сидел человек в накинутой на плечи шинели с майорскими погонами. Майор пил чай из алюминиевой кружки, держа ее в ладонях. От кружки поднимался пар и окутывал лицо майора. В большом и пустом помещении, где кроме длинного дощатого стола, железной двуспальной кровати, накрытой серым солдатским одеялом, нескольких разномастных стульев и табуреток и железного ящика в темном углу ничего не было, держалась закисшая прохлада и сырость.
Майор сидел во главе стола, боком к двери и, когда Красников открыл дверь, повернул к нему скуластое, курносое лицо, выжидательно сощурился.
— Разрешите, товарищ майор?
— В-вход-ди, — ответил майор, заметно спотыкаясь на согласных.
— Лейтенант Красников! Прибыл для дальнейшего прохождения службы.
— Л-лад-дно, не т-тянись. П-прис-саживайся. Д-давай б-бум-маги. Ч-чаю хочешь?
— С удовольствием.
— В-вот к-кружка, в-вот ч-чайник. Наливай и п-пей. Сахар, х-хлеб — уг-гощайся.
Майор принял от Красникова документы, наметанным глазом просмотрел бумаги. Только после этого слегка приподнялся на стуле, протянул руку, представился:
— М-майор Лев-ваков, Н-ник-колай П-порфирьевич. Эт-то т-так, на всякий случ-чай… — И тут же с досадой: — В-вот ч-черт! Ник-как не м-могу к з- ззз-аиканию п-привыкнуть. Б-бесит!
— Мне это знакомо, — посочувствовал Красников. — Сам с полгода спотыкался. Думал, так и останется.
— И ч-что д-делал, ч-чтобы п-прошло?
— Н-ничего. Да и что делать? Сказали в госпитале — петь! Да когда там! — махнул рукой Красников и смущенно улыбнулся.
— Д-да т-ты п-пей! Не стесняйся. Н-нашел-то нас б-быстро?
— Пришлось поплутать немного, — ответил Красников все с той же улыбкой.
— Ч-чег-го улыб-баешься?
— Да самого тянет позаикаться, — и рассмеялся, изучающе глядя на майора.
Майор тоже засмеялся.
— М-можешь… в п-порядке под-ддд-халимажа. Б-был в окружении?
— Был. Почему спрашиваете?
— Любопытствую. Д-да ты не тушуйся. Я сам от границы до Ельни, потом от Ельни до Вязьмы, а от Вязьмы до самого Нарофоминска. Только выцарапаемся, дух переведем, а нас опять то в бок, то в зад, то в зубы. Напрыгались. Почему и спрашиваю: если и ты этого добра хлебнул, значит, свой человек. А то некоторые умники думают, что если побывал в окружении — паникер, трус, чуть ли не предатель, — все более распаляясь, словно продолжая неоконченный с кем-то спор, говорил майор, почти не заикаясь. — А все эти умники в сорок первом где были? По тылам прятались. То-то и оно.
— Да, я это знаю, — сдержанно подтвердил Красников, не понимая и не одобряя горячности майора Левакова.
— Про что я и г-говорю… Ну, ладно. Р-роту п-потянешь?
— Командовал уже.
— Тогда возьмешь вторую. Людей п-пока нет, ждем со дня на день. Квартировать б-будешь в соседнем помещении. Там сейчас лейтенант Николаенко. Вот с ним. Устраивайся, одним словом. А завтра разб-беремся.
Красников допил чай, поднялся.
— Разрешите идти, товарищ майор?
— Иди, иди! Да ты без церемоний. Тем более, когда чай с командиром пьешь. В строю — другое дело.
Майор говорил словами Чапаева из довоенного фильма, и Красникову это не понравилось: командиры, старающиеся быть запанибрата с подчиненными, не внушали ему доверия.
Впрочем, время покажет.
Красников взялся за ручку двери, когда майор спросил с некоторым подозрением:
— А ч-что, лейтенант, воп-просов у тебя никаких?
— Пока никаких, Николай Порфирьевич.
— Ну и п-правильно: утро вечера мудренее.
Красников вышел в полутемный коридор и заметил, что свет из-за угла стал более ярким, — значит, дневальный налил-таки в лампу керосина. Лейтенант постоял немного, привыкая к полумраку и прислушиваясь. Но кроме шаркающих шагов дневального за углом, не различил ни единого звука.
