нравится? Больше. Интересует, влечет. Я уверена, что у него на исповеди я буду избавлена от циничной грубости ксендза Игнатия и от двусмысленных вопросов ксендза-капеллана, и от благодушного равнодушия ксендза Северина. Он пропишет мне первые правила душевной гигиены и не слишком допотопные лекарства».
И добавляла почти с отчаянием:
«Если он не поможет мне, то кто же?»
Польский Дом, каменное здание очень неопределенной архитектуры, перестроенное из прежнего старого, было рядом с плебанией. Затем шел сад и готический небольшой костёл. Соседство кабаре шокировало не одну Мечку. Многие из поляков демонстративно отвертывались от ярко-голубых афиш «Синего топаза».
Самое здание было еще сырое, но относительно приличное. Лучше всего казалась зала модерн с круглыми низкими ложами в два яруса и с галлерей. Сцена годилась только для любителей. Ее ровный светло-зеленый занавес скрывал убогие декорации и лестничку вниз к уборным. Они были холодны, малы, без мебели. В нижнем этаже помещался второй небольшой зал, канцелярия и буфет. Дамская комната приютилась недалеко от вешалки, мужской не было. Предполагалось, что мужчины будут курить в раздевальной и там же довольствоваться зеркалом. Прислуга — поляки — говорила по-русски лучше, чем по- польски.
Сегодняшнее собрание членов кабаре «Синий топаз» оказалось многолюдным. Сюда пришли люди совершенно неизвестные в городе, а также и те, которые именовали себя «голосами из публики». Эти господа очень мешали собранию. Выяснилось скоро, что «Синий топаз» будет только кабаре, а не чем- то исключительным. Местные музыканты, художники, литераторы демонстративно покидали зал. Остался один художник Тарасов, сконфуженный, но втайне довольный. Декорации и панно переходили под его «высокую руку».
Около одиннадцати часов еще никто ни о чем не столковался, однако половины публики уже не было. Остальные вздохнули свободно, баллотировались и наскоро создали программу первого спектакля. В административную комиссию вошли Ружинский, артист Фиксман, его жена Эрна, художник Тарасов, журналист Позынич и Мечка Беняш. При голосовании увидели, что в члены кабаре попали сотрудники только одной газеты, более богатой и влиятельной. Это сильно раздражало многих. В нижней зале собрались подозрительные молодые люди и странно одетые барышни, просившие работы, Ружинскому понадобилось добрых полчаса, чтобы успокоить и отпустить всю эту компанию.
И снова Мечка подумала:
«Балаган возле костёла! Какая оскорбительная для верующих небрежность».
Первый спектакль «Синего топаза» шел с аншлагом. Зал украсили громадными панно художника Тарасова — фантастические женские фигуры в легких тканях с лилиями, звездами, драконами и водопадами. В нижней зале повесили шаржи на участников кабаре. Публика не поняла шутки и разглядывала их изумленно-недоверчиво.
В городе ходили преувеличенные слухи обо всех этих великолепиях. Те, кто не достал билета, смиренно просили входных.
Многочисленные знакомые спрашивали Мечку, как они должны относиться к «Синему топазу». Все боялись быть в смешном положении.
Мечка стояла на лестнице, когда приехали Лузовский и Тэкля. Их сопровождал почему-то Костя Юраш. Тэкля быстро подошла к Мечке.
— Ксендз Игнатий здесь? — спросила она, слегка задыхаясь.
Его еще не было, но он взял ложу для себя и викариев.
Первый раз Мечка сказала устало и грустно:
— Ксендз Игнатий не заслуживает ваших чувств. Вы ослеплены, мой друг.
— Может быть, — возразила та, бледнея, — но все равно… Никто, ничто не поможет мне.
Действительно, убедить ее в том, что ксендз Игнатий не святой, было невозможно. Ее чувство к нему походило на длительный сон наяву, умопомрачение, гипноз.
Сам Лузовский остался около Мечки. Его бледное лицо страдальчески морщилось.
— Какой вздор, — бормотал он — какой вздор.
Мечка почувствовала к нему острую жалость и решила дать ему высказаться. И он высказался.
— Я накануне разорения. Когда я буду нищим, я пущу себе пулю в лоб, но теперь я хочу любить свою жену. Тэкля чувствует ко мне отвращение. Да, отвращение… С этим уже ничего не поделаешь.
И с жестом отчаяния:
— О, если бы не письма Стэни!.. Девушка привязана ко мне.
Программа вечера оказалась несложной. Лекция о театре кабаре, скучно прочитанная скучным литератором. Монолог Шницлера, в котором Ивановская костюмом походила на нимфу. Затем музыка молодого композитора, неизбежная декламация и какой-то полуфокус. Когда опустили занавес, публика мешкала уходить. Ружинский воспользовался этим, и предложить ужин совместно с публикой.
