как Бог единый, но три Бога были во Мне».
Люди, толпившиеся на плоском темени холма, обступили пророка так, что Иссахар не мог протесниться к нему. Тут были хромые, немые, слепые, увечные, прокаженные, расслабленные, бесноватые. Незер-Бата возлагал на них руки с молитвой, и они исцелялись. Потом он взошел на пригорок, возвышавшийся посредине площади. Солнце, вставая за ним, окружало пророка таким ослепительным, как бы из тела его исходившим, блеском лучей, что Иссахар не видел лица его. «Плоть твоя – плоть Солнца, члены твои – лучи прекрасные. Воистину из Солнца исшел ты, как дитя из чрева матери!» – вспомнил он слова Атонова служения.
Раздался голос пророка, и вся толпа затихла так, что слышно было, как падают слезы тающего инея. Что-то было в этом голосе такое знакомое, что сердце у Иссахара забилось от неимоверного предчувствия. Он опустил глаза: боялся увидеть – узнать.
Незер-Бата говорил о втором Озирисе, о Сыне грядущем, о Том, Кого называли пророки Израиля: Машиах – Мессия.
Иссахар поднял глаза, увидел – узнал: «Он!» – и закрыл лицо руками, как от солнца. Но не поверил глазам своим, взглянул еще раз и увидел, что пророк уже сошел с пригорка; толпа опять заслонила его.
Иссахар подошел к Юбре и сказал:
– Я хочу говорить с Незер-Батой.
– Ступай вниз, к Ху-Зешепу, он там пройдет, – ответил Юбра.
Иссахар сошел вниз и сел на песок, у подножия Сфинкса.
Солнце всходило, и медленно двигалась черная, по белому песку, тень великой пирамиды Хеопса, Лучезарности Хуфу, как тень от гребня на солнечных часах, меряя минуты – века, ход времени к вечности. «Сколько минут, сколько веков до Него?» – думал Иссахар.
Вдруг увидел Незер-Бату, сходящего к нему с холма. Встал, подошел, пал ниц и воскликнул:
– Радуйся, царь Египта, Ахенатон!
Вглядывался в лицо его, как будто все еще не верил глазам своим; узнавал – не узнавал.
Тот молча посмотрел на него, покачал головой и сказал:
– Нет, сын мой, ты ошибся, я нищий странник, Бата. А ты кто?
– Иссахар, сын Хамуила, тот, кто хотел тебя убить. Не узнаешь?
Вдруг стоявший над ним быстро нагнулся к нему, прошептал:
– Если любишь меня, молчи!
И взглянул ему в глаза. Такая власть была в этом взоре, что, если бы он сказал: «Умри», – Иссахар умер бы.
Но когда стоявший повернулся, чтобы идти, он обнял ноги его и спросил:
– Можно мне идти за тобой?
– Нет, нельзя. Ты иди своим путем, и я пойду своим: оба придем к Нему, – у Него и встретимся.
– У Него? А разве ты?..
Снова вгляделся в лицо его и обмер от ужаса: вдруг показалось ему, что это не бедный Бата, но и не царь Египта, Ахенатон, а кто-то Другой.
– Кто ты? Кто ты? Богом живым заклинаю, скажи, кто ты? – прошептал исступленным шепотом.
Тот опять покачал головой, улыбнулся и указал ему на черную тень на белом песке:
– Видишь тень? Как тень от меня, так я от Него. Он идет за мной, но я не Он!
Сказал и пошел вдоль подножия Сфинкса, и тень пошла за ним. Повернул за угол, скрылся, – скрылась и тень. Только легкие следы остались на белом песке.
Иссахар нагнулся к ним, но, не смея поцеловать их, поцеловал только песок, где прошла тень.
В Бузирисе, городе Северного наместничества, вспыхнул бунт.
Начали его, по обыкновению, израильтяне, работавшие на кирпичных заводах, когда прекратили им выдачу рубленой соломы, нужной для подмеси в глину, и, не уменьшив числа урочных кирпичей, заставили самих ее рубить. К ним присоединились крючники и грузчики с хлебной пристани, узнав о новом воинском наборе мальчиков моложе пятнадцати лет. «Стоит ли рожать сыновей? Чуть подрастут, гонят на убой, и вы, отцы, это терпите!» – возмущались матери. Взбунтовалась и часть крепостного отряда киджеваданских наемников, получивших с месячным пайком, вместо оливкового масла для умащений, дурно пахнущее, кунжутное.
Бузирийский областеначальник, Узирмар, сын Зиамона, старый воин времени Тутмоза Четвертого, сурово подавил восстанье. Со множеством других бунтовщиков схвачены были, по доносу судейского писца, Херихора, трое будто бы главных зачинщиков: бродяга Бата, раб Юбра и Авиноам Пархатый; под этим именем скрывался Иссахар.
«Сей окаянный Бата, безбожник и всесветный возмутитель, – сказано было в доносе, – шайку набрав подобных себе воров и разбойников, намеревался сделать возмущение не только в Бузирийской области, но и по всему Египту, проповедуя неповиновенье властям, отказ от воинской службы и уравненье бедных с богатыми: сотрутся-де межи полей, и земля будет общею, и отнимется именье у богатых, и отдастся бедным. Он же, окаянный, изрыгая хулу на
