отставленный, чтобы легче было надеть перстень, и ноготок на нем смугло-розовый, с белой дужкой внизу.
«Если прикоснусь к этой руке, умру от ужаса», – подумал Мерира, и словно кто-то провел по спине его льдом. Но прикоснулся, надел перстень, почувствовал твердую, сквозь мягкое тело, косточку пальца, и ужаса не было, а было только желание знать: что это? кто это?
Вдруг взял его руку в свою: сухая, теплая, мягкая – живая, живая!
– Ты есть? Ты есть? Богом живым заклинаю, скажи, есть ли ты? – закричал он так, как будто с этим криком душа вылетала из тела.
…Очнулся, увидел перед собой пустое кресло и рядом с ним стоявшего на коленях Иссахара. Глядя на кресло, он весь дрожал и стучал зубами так, что Мерира слышал этот стук.
– Что ты, Пархатый, чего испугался?
Иссахар ничего не ответил и продолжал глядеть на кресло, стуча зубами.
– Он здесь был, – прошептал наконец, обернувшись к Мерире.
– Кто был здесь?
– Царь Ахенатон.
– Ты его видел?
«Нет», – хотел ответить Иссахар, но точно не он сам, а кто-то за него ответил:
– Видел!
И только что это сказал, он поверил этому так, как будто в самом деле видел.
– Слышал его?
– Слышал.
– Что ж он говорил?
– Что Сын к тебе придет.
– А еще что?
– Еще о перстне. Ты дал ему перстень, чтобы испытать.
– И он взял?
– Взял.
– А это что? – спросил Мерира, показав ему перстень на руке своей, и усмехнулся. – Ты слышал то, что я бредил, – вот и все чудо!
Долго, молча Иссахар глядел на перстень с таким же ужасом, как давеча на пустое кресло. Вдруг поднял глаза на Мериру и воскликнул:
– Он здесь был! Он здесь был!
– Да, был. Я тоже думаю, что здесь Кто-то был, – ответил Мерира тихо, как будто задумчиво, и перестал усмехаться.
Помолчал, встал и проговорил:
– Ну, пойдем, пора, солнце скоро взойдет.
Солнце еще не всходило, но уже порозовело небо с утреннею звездою, лучезарною, как маленькое солнце, когда Мерира с Иссахаром взошли по наружной лестнице Атонова храма на плоскую крышу-помост, где возвышался великий жертвенник Солнца, уцелевший от разрушенья; только златосеребряный диск Атона был сорван с него и стенное изваянье царя Ахенатона разбито вдребезги. Здесь возносились некогда славословья Атону, а теперь должно было совершиться служение Амону, с торжественным проклятьем Извергу.
Гор, в сонме жрецов, встретил Мериру. Все изумились, увидев с ним Изку Пархатого.
– Ступайте все, – сказал Мерира жрецам, взял Гора за руку, отвел его в сторону, заглянул ему в лицо и спросил: – Любишь ли ты меня, сын мой?
– Зачем спрашиваешь, отец? Знаешь сам, что люблю.
– Сделай же, о чем попрошу.
– Говори, я слушаю.
– Изеркера пальцем не тронь, отпусти его; что бы ни случилось, помни: он невинен. Отпусти и всех, кого под стражу взял. Сделаешь?
– Сделаю.
– Клянись.
– Солнца да не увижу в вечности, если не сделаю!
– Господь да наградит тебя, сын мой, – сказал Мерира, обнял его и поцеловал. – А теперь ступай!
Гор взглянул на Иссахара и хотел что-то спросить, но Мерира нахмурился и повторил:
– Ступай!
Гор испугался так же, как вчера, в Мару-Атону, и так же послушался, молча повернулся, пошел. Но, спускаясь по наружной лестнице храма, остановился так, чтобы его не видно было с крыши и чтобы самому видеть все, что на ней происходит. Сонм жрецов стоял внизу, на первой площадке лестницы, а еще ниже – воины-телохранители.
