не рассердишься?
– Говори.
– Его высочество очень хорош, но мне совсем не нравится!
Анки посмотрела на нее, глубоко вздохнула, как человек, у которого внезапно прошла сильная боль, и прошептала:
– Правда?
– Ну посмотри мне в глаза, разве не видишь, что правда?
Анки заглянула ей прямо в глаза; потом отвернулась, закрыла лицо руками, и вдруг худенькие плечики ее задергались, все тело затряслось от неслышных рыданий.
Дио подсела к ней, обняла ее и прижала к себе длинную, бритую головку, «царскую тыковку».
– Не веришь?
– Нет, верю. Я ведь давеча знала, что все вздор – и колдунья и вощанка. Я все нарочно…
– Так о чем же ты плачешь?
– О себе, о себе, что такая злая, подлая! Я тебя как увидела давеча, сразу полюбила и разозлилась. Я всегда, кого люблю, злюсь на того… Ох, да ведь ты еще всего не знаешь! Я карлика Иагу, – старый слуга, верный пес, любит меня, как душу свою, – я его подговорила, чтобы тебя убил, если правда, что ты Тутина наложница. Я бы и его и себя убила, – вот я какая! Как бес в меня войдет, все могу сделать…
Опять заплакала.
– Ну, полно же, полно, девочка моя хорошая, солнышко мое ясное! – шептала Дио, гладя ее по голове, и вдруг вспомнила, что так же, с теми же почти словами, ласкала Эойю. – Все прошло, кончено! Будем любить друг друга, хочешь?
Анки ничего не ответила, только прижалась к ней крепче. Дио молча поцеловала ее в губы и сама заплакала от радости.
Радость, как солнце, вставала в душе ее, и таял в ней давешний страх, как тень в солнце.
«Милая, милая девочка, – думала она, – это он сам, Ахенатон, Радость-Солнца, послал тебя ко мне вестницей радости!»
Радость возвестила людям, в безмолвии ночи, труба. Одна, другая, третья, и десятки и сотни труб трубили Атонову песнь:
Трубы трубили во всех концах города, отзываясь в горах многоголосыми гулами. Как петухи перекликаются, ночью солнце поют, так и эти трубы в тот предутренний час, когда сон людей смерти подобен, как пелось в Атоновой песне:
Но спящих будила труба, как некогда Господень зов разбудит мертвых. Старики и дети, рабы и свободные, бедные и богатые, чужеземцы и египтяне – все бежали навстречу грядущему солнцу, богу Атону.
Дио проснулась от звука трубы в маленькой часовне Атонова храма, где спала в эту ночь, с хором певиц, игральщиц и плясуний, которые должны были сопровождать ее в пляске перед царем.
– Трубы трубят, трубы трубят! Вставайте, девушки! Солнце рождается, радуйтесь! – услышала она говор проснувшихся.
Обнимались, целовались, поздравляли друг друга с новым солнцем – новою радостью.
Взбежали на плоскую крышу храма.
Ночь была теплая; ветер с юга подул после полуночи, и вдруг потеплело. Белые, круглые, большие облака плыли по небу, как паруса. Мутно-пушистые звезды мигали, как задуваемые ветром огни, и ущербный, выщербленный месяц, желтый, как латунь, падал, опрокинувшись, на черные зубцы Ливийских гор.
Небо, воды, земля, злаки, звери – все еще спало; только люди проснулись. Город внизу кишел как муравейник. В окнах домов зажигались огни, плошки дымились на кровлях, факелы рдели на улицах, и темные толпы текли по ним, как темные воды. Слышался гул голосов, шелест шагов, топот копыт, грохот колес, ржанье коней, воинский клич, и надо всем немолчные зовы труб – Атонова песнь:
– Вон, вон, царское шествие! Ну-ка, девушки, вниз, оттуда виднее! – закричала одна из глядевших с крыши Атонова храма, и все сбежали, слетели, как стая горлинок, на плоскую крышу ворот, ближайших к той улице, где проходило шествие.
– Царь идет! Царь идет! Ниц! Ниц! Ниц! – возглашали скороходы-вестники, сгибая голые спины, шагая в ногу и разгоняя жезлами толпу.
Впереди шли царские телохранительницы, амазонки хеттеянки, желтолицые, узкоглазые, широкоскулые, плоскогрудые, с чубами на бритых головах, с медными двуострыми секирами в руках, святым оружием Девы-Матери.
Потом – царедворцы: судьи, советники, военачальники, казначеи, писцы, жрецы, пророки, книжники, хлебодары, виночерпии, конюшие, ризничие, постельничие, брадобреи, портомои, белильщики, мироварники, и прочие, и прочие; все – в белых одеждах, в остроконечных туго накрахмаленных передниках; у всех – яйцевидно удлиненные накладками, бритые головы, «царские тыковки».
