жутковатый вой – все здесь просто кишит хищниками, и наверняка множество глаз наблюдает сейчас за нами… Но мы не одни, нам нечего бояться – люди в камуфляже защищают нас. Они нас не бросят и всегда придут на помощь…
Димка подбрасывает веток в костер. Огонь, оживившись, вспыхивает ярче. Хорошо вот так смотреть на огонь и баюкать свои потаенные думы, ведя неторопливую беседу…
– Дим, ты хоть поспал? – спрашиваю я.
– Да, я поспал, Анна Сергеевна. Меня совсем в сон не тянет, – отвечает Димка.
– А меня тянет, – зевая, говорю я, – не могу я что-то сегодня спать под открытым небом…
– Вы, наверное, боитесь, что пауки могут приползти? – внезапно озвучил он мои мысли, которые я стыдливо держала при себе, и тут же ошарашил меня снова:
– Не бойтесь, Анна Сергеевна, они не приползут, – Димка улыбнулся, – я их не подпущу.
Я изумленно взирала на него, а потом спросила:
– То есть как это ты не подпустишь, Дима? Ты можешь мне объяснить?
– Ну… – замялся Димка, постукивая палкой об землю, – я постараюсь… это началось еще вчера, ну, после нашего с вами разговора. Я ведь тоже не мог спать, боялся, что пауки или там змеи могут залезть мне под одежду и укусить… и все думал, как быть, чтобы этого не произошло. И вдруг я почувствовал, что мой амулет, – он прикоснулся рукой к груди, где под рубашкой у него висел черный камень – подарок таинственной женщины, – как будто ожил, от него шло тепло и легкое покалывание, как от слабого тока, и мне тут же представилось, как будто я провожу невидимую линию вокруг наших лежанок, и ни одно насекомое не может пересечь эту линию. Они натыкаются на нее и уходят. И я как-то понял, что так оно уже и есть – есть эта линия, ну, то есть это я ее поставил, как защиту… И когда я это понял и успокоился, амулет тоже затих… И сейчас я ее тоже поставил, защиту – так что не бойтесь. Вот так, Анна Сергеевна…
День третий, капитан Серегин Сергей Сергеевич.
Все началось точно по тому определению, что «утро добрым не бывает». Зоркий Глаз и Ара, стоявшие на часах последнюю ночную смену, разбудили меня на рассвете, когда первые солнечные лучи только-только начали окрашивать в розовый цвет высокие перистые облака. Недалеко от нашей стоянки – там, где ущелье, расширяясь, круто поворачивало в западном направлении – над вершинами гор, напоминавших в этом месте скорее крутые холмы, километрах в пяти, в небо поднимался высокий столб плотного белого дыма, расползаясь наверху бесформенной лохматой шапкой. Этакий бледный гриб- поганка на тонкой длинной ножке. Сразу вспомнилось предупреждение той женщины о неких «тевтонах» и догадки об их происхождении. Я просто не имел никакого права думать о том, что это кто-то просто жжет ненужные в хозяйстве сухие листья.
Подняв по тревоге свою сборную команду, я выслал вперед усиленную разведку из четырех человек во главе со Змеем, наскоро проинструктировав парней о том, как может выглядеть вероятный противник. Надев лохматки и наскоро нанеся на лица боевой грим, парни, даже не перекусив, волчьим скоком унеслись вперед. Остальных, после короткого завтрака всухомятку, я тоже повел по тропе вслед за разведкой, только уже гораздо более медленным темпом, подходящим для женщин и детей. Само по себе ущелье – это ловушка, и в случае неприятностей нам следовало пытаться просочиться мимо постов, а не отступать обратно к водопаду с пещерой. Самым слабым звеном нашей команды, разумеется, были гражданские. И если Птица, собравшая вокруг себя детей, выглядела еще вполне достойно, то о Танцоре этого сказать было нельзя. Мне кажется, что при первых звуках тревоги его одолел такой клинический испуг, что у несчастного теперь все буквально валилось из рук, а сам он спотыкался на каждом шагу.
Вообще, если бы не гражданские, ответственность за которых я взял на себя, я бы со своими парнями ушел в заросли вверх по склону и постарался бы просочиться в обход постов, если, конечно, они будут выставлены. Но в данном случае это исключено – никто из тех, кого мы взяли под свою ответственность, не сможет пройти там, где пройдет спецназ, а посему сойти с тропы для нас смерти подобно. Смерти тех, кого мы поклялись защищать. Поэтому пойдем на прорыв – что-то говорит мне, что такого хода противник, кто бы он ни был, совершенно не ждет, что охота идет на беспомощных гражданских, а мы, спецназ, тут гости нежданные и очень неприятные. Иначе противник действовал бы куда менее явно, не стал бы объявлять о своем присутствии, поджигая невесть что и постарался бы взять нас из засады.
Уже на пути, когда мы одолели примерно половину километра от места последней стоянки, меня вдруг нагнал Колдун. Лицо мальчика было бледным и по нему струился пот, а рука сжимала тот самый камень, вытащенный из-за ворота рубашки.
– Товарищ капитан, товарищ капитан, – подергал он меня за рукав, – можно к вам обратиться?
– Не «можно», а «разрешите», – на автомате откликнулся я и тут же спросил: – Что у тебя, Колдун?
– Товарищ капитан, – взволнованно сказал мальчик, – я чувствую, что там, впереди, что-то очень нехорошее, как будто люди разом кричит… их много, этих людей… они от боли и страха кричат, а кто-то очень злой при этом смеется, и радуется их ужасу. Я не понимаю, что это… но я слышу эти крики, даже если заткну уши. Эти люди молят кого-то о помощи, но я знаю, что этот кто-то не придет для того чтобы их спасти. Ему нет до них дела, до этих людей.
Отец Александр, который быстрым шагом шел рядом со мной, не останавливаясь, взялся за свой крест, прислушиваясь к чему-то внутри себя.
