передок девицу из «верхнего» и тем погубивший свою семейную жизнь, совершил не такое уж и преступление, чтобы первый встречный нахал учинял ему суровый разнос…
Уже знакомым нам жестом Ван разодрал заготовленную речь и сказал:
– Господин Рак, откройте глаза. Я Ван Вин. Посетитель.
Примерно секунду восково-бледное лицо с ввалившимися щеками, длинной линией челюсти, толстоватым носом и маленьким круглым подбородком оставалось лишенным всякого выражения, но прекрасные, янтарные, влажные и выразительные глаза с трогательно длинными ресницами открылись. Затем на губах наметилась призрачная улыбка, и Рак, не оторвав головы от клеенчатой (почему клеенчатой?) подушки, вытянул руку.
Сидящий в кресле-каталке Ван потянулся к нему кончиком палки. Рак, приняв этот жест за благонамеренное предложение помощи, сжал ее слабой рукой и учтиво ощупал.
– Нет, мне пока не по силам пройти и нескольких шагов, – совершенно отчетливо произнес он с немецким акцентом, которому предстояло, вероятно, образовать самую живучую группку призрачных клеток.
Ван отдернул бессмысленное оружие. Стараясь совладать с собой, он пристукнул им по доске в изножье каталки. Дорофей поднял глаза от газеты и вновь углубился в увлекательную статью – «Умная свинка (из воспоминаний укротителя)» или «Война в Крыму: татарские партизаны помогают китайским штурмовикам». Маленькая сестричка высунулась из-за далекой ширмы и снова спряталась.
Попросит ли он, чтобы я доставил письмо? Отказаться? Согласиться – и не отослать?
– Они уже все уехали в Холливуд? Скажите, прошу вас, барон фон Вин.
– Не знаю, – ответил Ван. – Вероятно, уехали. Я, собственно…
– Потому что я послал им мою последнюю мелодию для флейты и письмо ко
Маленькая сестричка на высоченных белых каблуках, подтянув ширму, загородила койку Рака, отделив его от печального, несильно раненного и уже заштопанного, дочиста выбритого молодого денди; распорядительный Дорофей развернул денди и выкатил из палаты.
По возвращении в свою прохладную, светлую комнату, за полуоткрытым окном которой солнечный свет мешался с дождем, Ван на отчасти эфемерных ногах подошел к зеркалу, приветственно улыбнулся себе и без помощи Дорофея улегся в постель. Вскользнула пленительная Татьяна, спросить, не желает ли Ван чаю.
– Голубка моя, – ответил он, – я желаю
– Знали бы вы, – сказала она через плечо, – сколько блудливых больных оскорбляли меня точь-в-точь подобным же образом.
Он коротко написал Кордуле, сообщив, что попал в небольшую аварию и, хоть ныне лежит в номере-люкс для павших принцев в Калугано, лечебница «Озерные виды», во вторник всенепременно падет к ее ногам. Он написал также – еще короче и по-французски – Марине, поблагодарив ее за чудесно проведенное лето. Это письмо он, поразмыслив, решил отправить из Манхаттана в отель «Пайсан-Палас» в Лос Ангелесе. Третье письмо предназначалось Бернарду Раттнеру, его ближайшему чусскому другу, племяннику великого Раттнера. «Твой дядя самых честных правил, – писал он в частности, – но вскоре я от него камня на камне не оставлю».
В понедельник около полудня ему разрешили посидеть в шезлонге, выставленном на лужайку, которую он уже несколько дней алчно разглядывал из окна. Доктор Фицбишоп, потирая ладони, сказал, что, по сообщению из лаборатории в Луге, это были далеко не всегда смертельные «аретузоиды», хотя теперь оно уже и не важно, поскольку злосчастный учитель и сочинитель музыки вряд ли проведет на Демонии еще одну ночь – поспеет на Терру аккурат к вечернему гимну, ха-ха. Док Фиц был то, что русские называют «пошляк», и Ван в неком неясном прочиворечии с самим собой ощутил облегчение, оттого что не испытывает тайного злорадства по поводу мучительной кончины мерзавца Рака.
Высокая сосна роняла тень на него и на книгу, которую он читал. Ван позаимствовал ее с полки, содержавшей разного рода медицинские руководства, потрепанные детективы, сборник рассказов Монпарнасса «Riviere de Diamants» и вот этот одиночный номер «Журнала современной науки» с трудной статьей Рипли «Строение пространства». Ван уже несколько дней возился с ее фальшивыми формулами и чертежами и понимал, что не успеет целиком усвоить статью до своей завтрашней выписки из больницы «Озерные виды».
Горячий глазок солнца добрался до Вана, и он поднялся из кресла, отбросив красный том. С возвратом здоровья образ Ады стал раз за разом вскипать в нем подобно горькой, блистающей, норовящей поглотить его волне. Повязки сняли, теперь грудь Вана облекал лишь особого рода жилет из фланели, и, сколько бы толстой и тесной она ни была, ей оказалось невмочь защитить его от отравленных стрел Ардиса. Усадьба Стрекала Стрелы. Le Chateau de la Fleche,[176] Flesh Hall.[177]
Он прошелся по расчерченной тенями лужайке, изнывая от жары в своей черной пижаме и темно-красном халате. Эту часть парка отделял от улицы кирпичный забор; неподалеку от Вана открытые ворота впускали вовнутрь асфальтовую дорожку, изгиб которой завершался у главного входа в длинное больничное здание. Ван уже собирался повернуть назад к креслу, как вдруг в ворота вкатил и затормозил с ним рядом щеголеватый светло-серый четырехдверный седан. Одна из дверец распахнулась, и не успел шофер, пожилой мужчина в блузе и бриджах, подать руку Кордуле, как она уже летела к Вану балетной пробежкой. Ван с пылким радушием обнял ее, целуя румяное, жаркое лицо, тиская сквозь черный шелк мягкое кошачье тело: какая приятная
