которую нашей стране не следовало бы ввязываться. Интересно, не оставит ли он у себя за спиной соперника?
– О господи, разумеется, нет, – ответил честный Ван. – Ада девушка серьезная. У нее нет ухажеров – кроме меня, ca va seins durs. А ну-ка, папа, кто так сказал вместо «sans dire»,[132] ну, кто, папа, кто?
– А! Кинг-Винг! Это когда я спросил, как ему нравится его жена-француженка. Ну что ж, приятно слышать такое об Аде. Так, говоришь, она любит лошадей?
– Она любит все то, что любят наши красавицы, – сказал Ван, – балы, орхидеи и «Вишневый сад».
Тут в гостиную вбежала и Ада. Да-да-да, вот она я! Сияющая!
Старый Демон, сложив горою радужные крылья, полупривстал и сразу осел, обнимая Аду одной рукой, держа рюмку в другой, целуя девочку в шею, в волосы, зарываясь в ее свежесть с пылом, для дядюшки отчасти чрезмерным.
– Боженька! – воскликнула она (и этот внезапно прорвавшийся отголосок детской наполнил Вана умилением, attendrissement, melting ravishment, даже бо?льшим того, которое, по-видимому, испытывал его отец). – Как я рада видеть тебя! Когтями раздирая облака! Он камнем пал, где замок был Тамары!
(Лермонтов в переложении Лоудена.)
– Когда я в последний раз наслаждался твоим обществом, – сказал Демон, – стоял апрель, ты была в дождевом плаще с черно-белым шарфом и пахло от тебя мышьяком после визита к дантисту. Тебе будет приятно услышать, что доктор Перламутнер сочетался браком со своей секретаршей. Но к делу, цыпка моя. Я готов принять твое платье (безрукавное, черное, узкое), я способен смириться с твоей романтической прической, меня нимало не удручают твои лодочки на босу ногу да и духи «Beau Masque»[133] тоже passe encore, но, бесценная моя, я с отвращением отвергаю эту сине-багровую губную помаду. Возможно, такова нынче мода в достопочтенной Ладоре. Но для Мана или Лондона она не годится.
– Okay (ладно), – сказала Ада и, оскалив крупные зубы, с силой оттерла рот крохотным платочком, извлеченным из выреза платья.
– И это тоже провинциально. Тебе следует завести сумочку из черного шелка. А теперь я покажу тебе, какой я провидец: ты мечтаешь стать концертирующей пианисткой!
– Вот уж нет! – возмущенно откликнулся Ван. – Совершенная гиль. Она ни единой ноты правильно взять не умеет!
– Ну и пусть ее, – сказал Демон. – Приметливость вовсе не обязательно становится матерью дедукции. Я, впрочем, ничего не вижу дурного в носовом платочке, небрежно брошенном на «Бехштейне». Тебе нет нужды так густо краснеть, любовь моя. Давайте-ка я в видах комической разрядки кое-что процитирую:
Несообразное «дитя» здесь подлинное, а до «слона» я додумался сам.
– Да что ты! – хохотнула Ада.
– Наш великий Коппе, безусловно, ужасен, – сказал Ван, – но и у него есть один чарующий стишок, который присутствующая здесь Ада де Гранфиф несколько раз с переменным успехом перепирала на английский.
– Будет тебе, Ван! – с непривычной игривостью прервала его Ада и зачерпнула в горсть соленого миндаля.
– Нет-нет, послушаем! – воскликнул Демон, беря из ее ладони орешек.
Складная перекличка соразмерных движений, бесхитростная оживленность вновь встретившихся членов семьи, никогда не схлестывающиеся нити марионеток – все это проще описать, чем представить.
– Если пародировать почтенные приемы повествования дозволено лишь самым великим и негуманным художникам, – сказал Ван, – то простить переложение блестящих стихов можно только близкому родственнику. Позвольте же мне предварить опыт кузины – чьей бы кузиной она ни была – пушкинской строкой, хотя бы для пущего шика…
– Для пущего
– Какового для моих скромных нужд и нужд моих скромных друзей более чем хватает, – вставил Демон.
– Итак, – продолжал Ван (оставляя втуне аналогию, сочтенную им неприличной, поскольку древним обитателям ладорской округи бедное растение представлялось не столько средством, целительным для укушенных гадом, сколько символом девичьей легкости на передок; ну да ладно). – Стихи на случай сохранились. Я их имею. Вот они: «Leur chute est lente» – мы с ними сжились…
– Я-то уж во всяком случае, – перебил его Демон:
Роскошная вещь!
– Да, то был Коппе, а теперь кузина, – сказал Ван и продекламировал:
– Брр! – отозвалась переводчица.
– Ничего не «брр»! – вскричал Демон. – Девочка моя, твой «leavesdropper» – это великолепная находка.
