сложиться, как перочинный нож. Дом задрожал. С крыши попадала черепица.
— Не дом, а узкая нора! — ругался он.
— Олли, вернись сейчас же! — кричала тетя.
Вывалившись наружу, он посадил Олли себе на плечи. При виде этой картины тетя упала в обморок.
— А как же мои платья? — спросила Олли.
— Забудь, — проворчал Грабш. — Принесу с разбоя новые.
Он со всех ног бежал через пшеничное поле в лес. На этот раз он не пригибался. Да его и не было видно: над колосьями, на удивление жителей Чихендорфа, проносилась только рыжая Олли. Оборками желтого платья она обернула волосы и плечи разбойника, так что вместе они представляли собой удивительное существо.
— Э-ге-ге! — кричала Олли, приветствуя людей на поле, — я Олли-разбойница!
Тем временем тетя очнулась и, высунувшись из окна, стала звать на помощь:
— Разбой! Караул! Грабш похитил мою племянницу! Он украл Олли!
Но Олли и Грабш давно уже добежали до леса. Там они были в безопасности.
Ромуальдолли, или Когда летучие мыши гадят в суп
Как они были счастливы! Кружились по краю болота, валялись на траве в зарослях голубики, кувыркались, срывали цветы и подносили друг дружке понюхать, глазели на бабочек, пели, смеялись и вместе купались в водопаде. А когда стемнело, они загляделись на полную луну в вышине над лесом.
Олли называла Ромуальда и «ландыш бородатый», и «ушанчик лохматый», и «Ромушастенький» и придумала ему еще столько других нежных прозвищ, что и не сосчитать.
Он тоже старался придумать ей какое-нибудь прозвище, вертел имена и так и эдак, но додумался только приставить их одно к другому, так что получилось «Ромуальдолли». Это имечко привело его в такой восторг, что он захохотал, заикал, подавился и чуть не задохнулся.
Но той же ночью счастье их омрачилось. Матрас-то у разбойника лопнул. К тому же вдвоем они бы все равно на нем не уместились.
— А ты ложись на меня и накройся бородой, — щедро предложил Грабш, — тогда тебе будет тепло и мягко.
Олли так и сделала. Но с каждым вдохом и выдохом Грабша ее поднимало и опускало, так что у нее началась морская болезнь. А когда разбойник поворачивался во сне, она скатывалась прямо на пол, и он легко мог ее задавить.
В конце концов, под утро Грабш притащил в пещеру охапку сена, которую выволок оттуда два дня назад. На большой и мягкой куче они проспали, крепко обнявшись, до самого позднего утра: он — под одеялом в цветочек, а она — под его бородой.
Не успели они встать, как проявились их противоположные привычки. Грабш и не собирался чистить зубы.
— Опять, что ли? — возмутился он. — Только вчера почистил! У него с недосыпа было плохое настроение. Поэтому он к тому же запретил Олли выгонять летучих мышей.
— Они тут висели, еще когда мой дедушка разбойничал, — ворчал он. — Они привыкли к пещере, а я привык к ним. Нельзя вот так все взять и поменять. Так и до обморока недалеко.
— Но с летучими мышами невозможно поддерживать чистоту, — упрямо говорила Олли.
— А ты здесь не у своей фрау тетушки-чистюли, — отвечал он, — ты живешь в пещере разбойника!
— А почему не может быть чистой пещеры разбойника? — поинтересовалась она. — Я, например, не хочу, чтобы летучие мыши гадили мне в суп.
— Тогда ешь на улице, — пробурчал он. — А я буду есть в пещере. И летучие мыши тоже останутся.
Шел дождь. Олли не могла есть суп на улице. Но летучие мыши не гадили в суп, потому что она повесила скатерть — прямо над столом. Ничто никуда не падало, и Олли с разбойником помирились.
Но тут же начали новый спор. Теперь спорили о портрете на стене.
— Это вообще кто? — спросил Грабш. — Непонятный мужик с лентой через плечо, будто подарок с бантиком?
— Президент нашей страны, — удивленно ответила Олли. Заметив, что он не понимает, о чем она говорит, Олли добавила:
— Президент — это самый главный в стране.
— Не нужен нам с тобой главный, — решил Грабш, сорвал со стены картину и с размаху швырнул в ближайшее болото.
— Что тебе в голову взбрело? — рассердилась она. — Знаешь, какая рамочка дорогая?
