господин Грабш. Он уже сказал, пропадет хоть одна булочка — и я могу прощаться с работой. Не надо…
— Что стоишь? — поторапливал Грабш Олли. — Уже светает, а с дурацкой дверцей на спине я и так тащусь, как черепаха!
— Я у него ничего не возьму, — сказала она.
— Чего-чего? — переспросил он, сбитый с толку, и уставился на нее, разинув рот. Но тут на другом конце улицы показался полицейский. И парочке пришлось срочно сматываться.
— Спасибо, фрау разбойница! — прокричал им вслед подмастерье. До леса они добежали запыхавшись.
— И что теперь? — сердито спросил Грабш. — Есть что будем? Умираю с голоду!
— Но мальчик был такой несчастный, его нельзя было грабить! — запальчиво возразила она. — Я бы точно не смогла.
— А жить на что мы будем, такие благородные? — фыркнул он. — Мое дело — разбойничать. Такая профессия. Заруби себе на носу!
— Да уж, — всхлипнула она, — теперь я понимаю, что это значит. Больше я с тобой не пойду, сам занимайся своей профессией.
У меня от нее сердце разрывается. А еще не люблю я иметь дело с полицией.
— Сегодня ты засветилась.
— По твоей вине! Без тебя я бы никогда не решилась украсть ни печную дверцу, ни ключи от школы!
— Но идея-то твоя. Или будешь отпираться?
Олли остановилась и заплакала.
— Этого еще не хватало, — вздохнул он. — Так мы вообще не сдвинемся с места. Хочешь угодить полиции прямо в лапы?
Он свалил печную дверцу на кусты черники, посадил на нее хнычущую Олли, поднял дверцу над головой и быстро зашагал к дому.
Когда они пришли в пещеру, солнце высоко стояло над лесом. Олли спрыгнула с дверцы, дверца загромыхала по полу, Грабш повалился на сено. Олли растянулась с ним рядом. Голод у обоих притупился: у Грабша — от злости, у Олли — от страха и огорчения. Они старались заснуть, но сон не приходил. Они отвернулись друг от друга и стали думать и вздыхать по очереди, так громко, что летучие мыши над ними вздрагивали. Олли то и дело поднимала голову и испуганно прислушивалась: не идет ли кто?
Наконец, ближе к обеду, когда комары стайками заклубились у входа в пещеру, она услышала, как муж захрапел. Звук был отвратительный. Слышать его не хотелось.
Поэтому она встала и пошла хозяйничать у очага. Надо приготовить хоть что-нибудь! Наверно, какие-то припасы остались. Она бросила сердитый взгляд на разбойника, развалившегося в куче сена. Вот лежит он, ее муж Грабш, грабящий маленьких подмастерьев, которые не могут за себя постоять! Человек, который втягивает в неприятности безвинных, порядочных людей, таких как Олли! Вот он лежит, храпит, и не стыдно ему!
Полиция под боком — но ко всему привыкаешь
Вдруг Грабш перестал храпеть и поднял голову. Хотя в ушах у него росли целые пучки черных волос, слышал он очень хорошо.
И сейчас разбойник слышал такие звуки, от которых мгновенно проснулся: лесники так не рычат, дровосеки так не пыхтят, а люди, которые просто ходят в лес за грибами, так деловито не откашливаются!
— Потуши-ка огонь, Олли, — шикнул он.
— Зачем? Я хочу сварить кофе, — удивилась она. — И нажарить оладьев…
— Сейчас же потуши огонь! — скомандовал он. — Это полиция. Они заметят наш дым!
Олли тут же погасила огонь, забралась в самый темный угол пещеры и сжалась там в дрожащий комочек.
— Да не волнуйся ты, — пробормотал разбойник, — ничего с нами не будет. Походят вокруг часа два-три и уйдут. У них каждый раз одно и то же.
А в лесу уже раздался скрипучий голос из мегафона, и Грабш узнал капитана полиции Фолькера Штольценбрука:
— Сдавайтесь, разбойник Грабш! Мы знаем, что вы здесь. Всякое сопротивление бесполезно. Поднимите руки вверх и выходите вместе с женщиной, которая находится у вас!
— Они имеют в виду меня? — выдохнула Олли. — Какой ужас! Что люди-то скажут?
— Ко всему привыкаешь, — сказал Грабш.
— Ваши разбойные выходки окончены! — вещал громкоговоритель.
— Сперва поймайте нас, — усмехнулся Грабш, достал из шкафа горстку лакричных тянучек, выгреб Олли из ее угла и сказал: — На вот, пожуй.
