потом сказал «спасибо» за то, что его спасли. В конце концов он восемь раз чихнул и спросил:
— А как мне теперь вернуться в деревню, чтобы не вляпаться опять в проклятое болото?
Олли ткнула Грабша локтем и шепнула:
— Ни в коем случае не отпускай его в таком виде. А то ему обеспечено воспаление легких!
Грабш кивнул и сказал пожарному:
— Пошли лучше с нами в пещеру. Там мы тебя согреем, обсушим…
— В пещеру? — остолбенел пожарный и с ужасом уставился на Грабша. — А вы случайно не…? — и грохнулся в обморок.
— Бедняга, — пожалела его Олли.
— Не очень выносливый, — заметил Грабш. — И такие люди работают пожарными!
Они уложили его на печную дверцу, Грабш поднял ее над головой и отнес в пещеру. Олли побежала вперед и развела большой огонь. Скоро в пещере разлилось приятное тепло. Пожарный все еще был без сознания. Они вместе сняли с него грязную одежду. Грабш взвалил его на плечи, отмыл в ручье, вытер насухо пучками травы и вернул в пещеру. Олли влила в него литр теплого чая, пока у него не повалил пар из ушей. Потом они уложили его на сено, и он уснул.
Постирав вместе его одежду и развесив сушить у огня, они и сами улеглись на сено по обе стороны от пожарного, накрыли его розовым одеялом и радостно прислушались к его храпу.
На следующее утро пожарный проснулся как ни в чем не бывало и зевнул во всю глотку. Вокруг него было одно только сено, и он удивился. Пошарив руками, он случайно угодил разбойнику в рот. Грабш фыркнул и перевернулся на другой бок. Тут пожарный вспомнил, где он находится, закричал и поднял руки вверх.
— Только без паники, — замахала на него Олли, стоявшая у очага. — Сейчас будет завтрак. Можем и музыку включить.
И она включила радио. В этот день полиция вряд ли опять собиралась в лес. Но радио молчало. Олли трясла и ругала приемник.
— Это мы мигом, — сказал пожарный, который обожал чинить приемники. Просто забывал все на свете, увидев неисправное радио. Он голышом выскочил из сена, схватил приемник и начал его разбирать. Через две минуты он объявил:
— Мыши. Погрызли вам все провода. Приемник я заберу. Я вам его починю!
Они вернули ему сухую одежду, напоили горячим кофе, накормили остатками оладьев и проводили до края леса. Там еще раз пожелали ему счастливого пути.
— Ничего себе, — сказал на прощание пожарный, — я и не думал, что вы, господин Грабш, и ваша уважаемая супруга такие милые, приятные люди.
— Вот видишь, — сказала Олли, когда их гость скрылся за поворотом и Грабш снова посадил ее на плечи, — как ты уже изменился!
И она довольно застучала пятками по его груди. Разбойник ничего не ответил. Он брел к дому молча.
— Почему ты молчишь? — спросила Олли.
— Потому что устал, — угрюмо ответил он. — За эти четыре дня мне пришлось думать и разговаривать больше, чем за всю мою жизнь. Думать и разговаривать — самые утомительные дела на свете.
Вдруг он остановился и рявкнул:
— Черт побери эту команду! Теперь они знают, что я живу в пещере, и знают, как ее найти! Вот что бывает от дурацкого гостеприимства!
Два дня спустя, после обеда, когда он возвращался с удачного набега на Чихенау (в мешке подпрыгивало гусиное жаркое, в одном кармане хрустела картошка-фри, в другом лежал овощной салат), у опушки леса в папоротниках блеснул металл. Это был приемник Олли. На нем лежала записка:
«Теперь нормально работает. Спасибо и всего доброго! Ваш пожарный».
Вечером Грабш опять отнес дверцу к болоту. Олли сняла приемник с крючка, где он теперь висел. Они устроились на дверце, обнявшись. Ужин был очень плотный.
— А теперь мне жалко людей, у которых ты отнял гуся, — сказала Олли.
— Там была золотая свадьба, — ответил он. — На столе еще оставалось три порции.
— Тогда ладно, — сказала Олли, — все равно все гости наелись. Значит, будет меньше остатков.
И она включила радио. Передавали рок-музыку. Она сделала потише. А потом выключила.
— С ним не слышно птиц и лягушек, — объяснила она. — Когда тихо, здесь намного лучше.
