на камышах и осоке, как сахарная пудра.
— Да, хорошо здесь, — ласково сказала она. — Посидели — и хватит. Тебе надо беречься.
— Беречься? — заревел он. — Да я уже могу бегать!
Он поставил Олли на землю, помчался к пещере, не заметил могилу и провалился. Выбраться оттуда у него не хватило сил. Пришлось Олли лезть к нему в яму с лопатой и делать ступеньки. Она замерзла и промочила ноги, потому что выбежала из дома в тапочках.
— Что мне стоило сразу закопать могилу, — сокрушалась она.
— Нет уж, — ответил он, — жалко. Такая могила всегда может пригодиться. А уж второй раз я не провалюсь, будь спокойна.
Он хотел было помочь ей делать ступеньки, копнул два раза и с трудом перевел дух. Пришлось покориться и отдать лопату жене.
— Надо было поесть клецок, сил было бы больше, — пробормотал он.
— Невезучая была осень, правда? — вздохнула она и чихнула три раза подряд. — Да и зима неважно начинается.
— Это еще почему? — удивился он. — Мне, например, очень повезло. Я же от мухоморов мог окочуриться. А только что, когда провалился, я же мог шею себе свернуть!
Наконец Олли вытащила своего Ромуальда из ямы, а сама продрогла до костей — от промокших ног холод дополз до колен, а от колен по спине к затылку. В пещере разбойник первым делом набросился на суп и на клецки, а она с головной болью закопалась в постель из листвы. К вечеру у нее начался озноб, и каждые пятнадцать минут Олли бегала на горшок.
— Я же говорила, — сказала Олли, — застудиться зимой ничего не стоит.
— И все ради меня, — виновато сказал Грабш. — Залезай ко мне в бороду.
На следующее утро Олли стало хуже. Он сам приготовил завтрак. Вывалил на сковородку все продукты, какие оставались: последнюю банку горчицы, тринадцать брикетов для пудинга, пару ломтиков копченого лосося, две дюжины марципановых шариков, три баночки йогурта и килограмм гусиного смальца, — и перемешал. Запах от горячего месива шел своеобразный. Грабш предложил позавтракать Олли, но у нее аппетита не было. И очень болел живот.
Грабш доел, облизал сковородку, а потом сел рядом с Олли и загрустил. Каждую минуту он спрашивал:
— Теперь тебе лучше?
Но лучше ей не становилось. Совсем наоборот. Температура весь день росла. К вечеру Олли уже стонала от боли.
— Мне нужен лекарственный чай, — чуть не плакала она. — Лекарственный сбор «Доктор Шнуффель»! Он и тетушке Хильде всегда помогал. Он бывает только в аптеках.
— Ну если дело за чаем, — сказал разбойник и поднялся с кучи листьев, — я тебе его раздобуду.
— Ты что, пойдешь за ним на разбой? — испугалась Олли. — Сам едва стоишь на ногах.
— Не забудь, что я плотно позавтракал, — сказал он. — И потом, это совсем не трудный разбой. Коробочка чая — и все. Аптекарь — человек тонкий. Будет сопротивляться, я его одним мизинцем утоплю в его же каплях и мазях.
— У меня плохое предчувствие, Ромуальд, — вздохнула Олли. — Что я буду делать, если ты не вернешься?
— Ты же знаешь, меня еще ни разу не поймала полиция, — ответил он.
А все из-за травяного чая!
Он не стал снимать мешок, закрывавший вход, — сунул в карман фонарик и оба пистолета и вышел в лес.
— Там же снег! — напомнила Олли. — Тебя найдут по следам.
— Уже теплеет, неужели не чувствуешь? — ответил он снаружи. — Пока пройду лесом, все растает.
С этими словами Грабш и отправился. В пути он часто останавливался и отдыхал и наконец дошел до опушки. Ветер сменился на северный, похолодало. Снег и не думал таять.
До аптеки разбойник добрался к полуночи, выбиваясь из сил. Ему повезло. Аптекарь не запер черный ход. Незачем было — до сих пор Грабш ни разу не грабил аптеку. А других разбойников и воров в Чихенбургской округе не было. Он осветил фонариком все ящики, шкафчики и полки. Все они были аккуратно подписаны. Но Грабшу это не помогло: цифры-то он знал, а вот буквы читать не умел. Он же никогда не ходил в школу. Ни его родители, ни бабушки с дедушками не учились читать и писать.
Ничего не поделаешь: надо было будить аптекаря. С фонариком в одной руке и с пистолетом — в другой разбойник поднялся по лестнице и поискал
