округи.
Сладко склеены навек, или На третьем стуле кто-то есть
А Грабш тем временем приближался к окраине города. По дороге ему попалась девушка в белой одежде — продавщица сахарной ваты. Он выхватил у нее ароматное, пушистое, розовое облако и сунул себе за пазуху, вырвал розовые клубки из рук двоих матросов, лакомившихся ватой возле продавщицы, сунул туда же, сверху прикрыл бородой и прибавил ходу, потому что девушка завопила. Разбойник бежал все быстрее. Добравшись до опушки, он едва переводил дух. Он не наелся пончиками, и силы кончались. Но к сахарной вате он не притронулся. Ее надо было беречь для Олли.
Первый раз пришлось сделать привал у черничника, второй раз — у большого дуба, третий раз — у болота. Когда он переходил болото, пошел снег. Следы исчезали под крупными хлопьями. На той стороне болота он просунул голову в лаз меж зарослей ежевики. У входа в пещеру на веревке сохло посудное полотенце Олли в бело-голубую клеточку.
— Олли! — закричал Грабш и бегом побежал к пещере. — Ты дома?
В проеме пещеры что-то зашевелилось. В самом деле, это Олли, просто в шубе! В рыжих волосах у нее застряли сухие листья. Она неуверенно вышла наружу с широко раскрытыми глазами.
— Ромуальд! — обрадовалась она, выскочила из шубы и оказалась на руках у мужа, которого стала целовать в бороду и в нос. — Зайчик мой усатый, блинчик мой черничный, земляничный, любимый разбойничек — наконец-то вернулся!
Он осторожно прижал ее к груди. От радости они оба плакали, и слезы их, смешиваясь, ручьем текли ему за пазуху.
— Я всю зиму боялся, — прошептал он, — что ты, может быть, уйдешь из пещеры. Бросишь меня и уйдешь к своей бабушке Лисбет в Чихау- Озерный или к тете Хильде. А иногда я боялся, вдруг ты вообще умерла? Как ты жила, что ела?
Она погладила его по ушам.
— Лесные орехи, конечно. И буковые орешки с ежевичным вареньем, — ответила она. — Но в последнее время почти одну зубную пасту. Хорошо все-таки, что осенью ты притащил ее полмешка.
— Все, хватит есть зубную пасту, — сказал он. — Смотри, что я тебе принес.
Он хотел аккуратно поставить Олли на землю, но не смог отлепить от себя. Она приклеилась к его груди, к промокшей сахарной вате. Наконец, когда Олли отъела кусочки ваты и оторвалась, он наклонился над дубовым столом, расстегнул рубашку и соскреб остатки угощения с груди.
— Ешь сколько влезет, — щедро предложил он.
— Только вместе с тобой, — ответила она. — Ты такой бледный и худой, тебя почти не узнать.
Он радостно закивал и обеими руками потянулся к розовым комочкам. Но она нежно остановила его.
— Погоди-ка минутку, — сказала она. — Сначала мне надо тебе кое-что показать. Ты ахнешь!
Она подвела его к кровати из листьев, осторожно разгребла кучу и приложила палец к губам.
Сначала Грабш ничего не мог рассмотреть. В пещере было темно. Он наклонился поближе. И тут он увидел маленький вязаный спальный мешок, а в нем — крошечное личико с рыжими кудряшками и большими розовыми ушами.
— Это еще кто такой? — изумился он.
— Наша дочка, — гордо ответила Олли. — Родилась немного до срока. Может быть, поэтому она такая кроха. Но здоровье отменное, сосет как миленькая. Аппетит как у всех Грабшей! Еще девятеро таких — и ни одного пустого стула за столом не останется.
Грабш без слов склонился еще ниже и легонько, осторожно потрогал маленький кончик носа.
Потом он вдруг выпрямился и испуганно переспросил:
— Ты что, и ее зубной пастой кормишь?
— Что ты говоришь, Ромуальд, — возмутилась Олли, — это ты у нас питаешься мухоморами, а я не такая глупышка!
Разбойник тяжело опустился на стул и вгляделся попеременно в жену и в ребенка. Наконец он озадаченно спросил:
— И что нам теперь делать?
— Думаю, первым делом съедим сахарную вату, — сказала Олли. — А там посмотрим.
Так они и сделали.
