прихваток. На месте сена теперь лежал пухлый надувной матрас. А на середине каменной стены висел портрет усатого господина в военной форме. Олли помешивала в суповом котле.
Едва войдя в пещеру, Грабш споткнулся и растянулся во всю длину.
— Ну, что вы на это скажете? — спросила Олли, обводя вокруг поварешкой и разбрызгивая капельки супа.
Грабш не нашелся, что ответить. Олли, рассмотрев разбойника вблизи, в свою очередь поразилась.
— Да вы красавчик! — в восторге вырвалось у нее, и Олли всплеснула руками, выронив поварешку. — Дело только за рубашкой!
И она подкинула ему рубаху. Грабш уставился на нее, наморщив лоб.
— Красная, — вздохнул он и покачал головой.
— Ну и что же? — спросила она. — Вы не любите красное?
— Меня в ней будет видно за километр. Этот цвет — не для разбойников.
— А вы больше не разбойничайте! — выпалила она.
Не успел он надеть рубаху, как на столе появились тарелки, рядом лежали ложки, а посередине — супница с ароматным супом.
— Суп с фрикадельками из печенки, — сообщила она, наливая полные тарелки, и вскарабкалась на стул. Грабш уселся напротив и тут же принялся за еду, чавкая и прихлебывая.
— И полную тарелку добавки, — сказал он, когда доел.
Он съел семь тарелок супа с фрикадельками. А она — две. По том наступила тишина, и каждый смотрел в свою тарелку.
— Чего такое? — спросил он и обтер усы рукавом.
— Теперь мне пора, — вздохнула она. — А то не успею до темно ты. Моя тетя не разрешает ходить по улицам в темноте.
Лицо у Грабша вытянулось, и он грустно рыгнул.
Оставайся! А то стрелять буду!
Олли собрала шесть пустых сумок и набила ими рюкзак.
— Ведро и швабру и все остальное можете оставить себе, — пробормотала она и высморкалась. — Ну да. Завтра понедельник. Значит, опять мне идти на фабрику. Красить свиней. Это свиньи-копилки! Семь лет занимаюсь только тем, что чиркаю две розовые точки на свиных пятачках! Представьте себе. Разве это жизнь? Слева подступает очередь из свиней, я тыкаю им кисточкой в пятачок и тут же сдвигаю вправо, к женщине, которая рисует им улыбки до ушей. Чуть замешкаешься, сразу выбиваешься из ритма. Тогда я всех задерживаю, а на столе у меня гора свиней! Как я их ненавижу!
Он только рот раскрыл от неожиданности.
— Не пойму я вас, Грабш, — сокрушалась она. — Вы побывали почти в каждом доме, в каждой квартире, мастерской, магазинчике, лавочке… Только не у нас на фабрике! А что такое Чихенбургская округа без фабрики свиней-копилок? Копилки фирмы «Труд и Спрут», их же знают по всему миру! Вы не могли бы зайти туда поразбойничать?
— А зачем мне свиньи-копилки? — развел руками Грабш.
— Да не за свиньями, — воскликнула она, — а за дверцей от печки, в которой обжигают копилки. Они же глиняные! Не будет дверцы — можно будет несколько дней не раскрашивать пятачки!
— А мне такая дверца зачем? — переспросил он.
— Да киньте ее хоть в болото! Только украдите. Пожалуйста!
Он плюнул — плевок вылетел далеко за пределы пещеры — и буркнул что-то невнятное.
— У вас здесь так хорошо, — продолжала она. — Так свободно! Вы можете делать что хотите. А я, даже когда прихожу домой с работы, не могу заниматься чем хочу. За меня решает тетя Хильда. Не замечает, что я давно выросла. А что я могу поделать со своим ростом? Я же не виновата, что такая маленькая. Только зачем я вам-то жалуюсь? Что вы понимаете в чихендорфской жизни?
Она шмыгнула носом и убежала. Но далеко она не ушла, потому что Грабш вдруг вскочил, выхватил пистолет из-за пояса и рявкнул:
— Стоять! Стой, а то стрелять буду!
Олли остановилась и обернулась. Она не испугалась, а выжидающе смотрела на Грабша.
— Оставайся! — приказал он.
Тогда она скинула рюкзак, подбежала к разбойнику, подпрыгнула и бросилась ему на шею.
