решил потерпеть до первых морозов. Радиатор жрал электричество как какая-нибудь РЛС 'Дарьял' - при запуске каждый раз возникало чувство, что эта хтоническая конструкция, взбрыкнув, легко оставит без света весь дом, а то и микрорайон.
Открыв холодильник, Марк положил водочные бутылки плашмя на верхнюю полку. До них дело дойдёт через пару дней, когда начнётся 'отскок', но приготовить лучше заранее. Ещё в холодильнике обнаружился кусок дешёвого зельца - полтора доллара за кило. Не хотелось даже гадать, из чего он сделан. В ячейках на дверце устроились два яйца и засохшая половинка лимона.
Заедая зельц чёрствым хлебом и запивая пивом, Марк размышлял о том, когда начинать сеанс. Пожалуй, торопиться не стоит - заказ серьёзный, потребуются ресурсы. Если рискнуть и ринуться сразу, можно сбиться на полдороге. Были уже примеры, лучше не повторять...
Он сполоснул руки и, открыв шкафчик, достал коробку из-под краснодарского чая, в которой хранил свой запас семян. Впрочем, 'запас' - слишком громко сказано. Семян осталось ровно две штуки - круглые, чуть выпуклые, иссиня-чёрные и блестящие. Они напоминали пуговицы, только без дырок. Строго говоря, такие вещи не полагалось держать в квартире, да и вообще где-либо. Тем, кто нарушал это правило, грозил червонец в 'пустышках', а то и четвертак при наличии отягчающих обстоятельств, но Марк относился к вопросу философски-индифферентно. Если бы его хотели прижать, то прижали бы давно и надёжно. Можно подумать, менты (а уж тем более - отцы города) не знают, чем занято пресловутое ООО...
Нет, двух семян не хватит, тут даже думать нечего. Однако с помощью этих двух можно добыть ещё.
Вот с этого и начнём.
Он бросил одну 'пуговку' обратно в коробку, а вторую взял с собой в комнату. Сумерки за окном уже сгустились, словно чернила. Марк включил свет и завёл будильник, чтобы тот зазвонил через полчаса - больше нельзя, иначе просто не вынырнешь. Будильник был старый, механический, с молоточком; звук от него получался отвратительно громкий, заполошный - самое то для экстренных пробуждений.
Расстегнув на груди рубаху, Марк лёг на диван, привычно оглядел обстановку - книжный шкаф, этажерка, раскладной стол и монументальный 'Рубин- 714', стоящий наискосок в углу. Требовалось яркое пятно, визуальный якорь, чтобы зацепиться за него взглядом. И, как всегда, для этой цели подошла книга на второй полке сверху - 'Анна Каренина', но не из того болотно-зелёного собрания сочинений, что издали к 150-летию со дня рождения графа, а малиново-красный том из серии 'Библиотека классики'.
Красный корешок - как клавиша 'стоп' на пульте, очень удобно.
Зафиксировав в памяти эту картинку, Марк положил чёрный кругляшок себе на солнечное сплетение, укрылся пледом и смежил веки. Выровнял дыхание, прислушался к шороху дождя за окном.
Дрёма. Покой.
Торопиться некуда.
Осень.
Кожа на груди болезненно засвербела. Чем-то это напоминало недавний укус от 'переводнушки', только на этот раз боль была не резкая и мгновенная, а словно бы растянутая, заторможенная. Казалось, тончайший бур, проворачиваясь, внедряется в тело миллиметр за миллиметром.
Марк понимал, что это иллюзия. На самом деле семя лишь прилепилось к коже, чтобы впитался сок, влияющий на сознание, но тактильные ощущения - пусть даже иллюзорные - впечатляли.
Семя начало прорастать.
Очень хотелось смахнуть его, как осу, поскрести прокушенную кожу ногтями, но он сдержался. Лежал и терпел, чувствуя, как тонкий корешок удлиняется, прокладывает себе дорогу сквозь плоть, ветвится и укрепляется в теле, пронизывает насквозь, но не останавливается на этом, а вгрызается в пыльную обивку дивана, в его пружинно-поролоновое нутро, потом - в рассохшийся паркет на полу и в межэтажное перекрытие. Отростки ввинчивались всё глубже, сшивали человеческий организм воедино с железобетонным каркасом дома и ускоряли рост, ощущая близость земли, которая звала и манила пахучей сыростью. И когда корень, миновав подвал и фундамент, соприкоснулся с почвой, сознание Марка провалилось в неё, ухнуло в эту глинисто- влажную глубину и растворилось почти бесследно.
Исчез сотрудник ООО 'Трейсер', получивший заказ от богатой мотоциклистки, осталась только подгнивающая равнина со вздутым волдырём Змей-горы и асфальтово-кирпичной коростой города. Коросту эту земля пыталась стряхнуть, взломать изнутри, но мешали мелкие двуногие твари, снующие по поверхности. С маниакально-тупым упрямством они латали прорехи в камне, но земля не сдавалась - копила силы, глотая дождь и переваривая отбросы, которыми её заваливали двуногие. Там, в её отравленных недрах зрело что-то тёмное и угрюмое - тянулось, проталкивалось к поверхности, чтобы дать всходы, пустить побеги. Один такой 'побег' притаился сейчас под асфальтом к северу от горы, готовый в любой момент прорваться наружу. Он мягко подрагивал, наполненный чёрной кровью равнины, и не было силы, способной его сдержать...
Дребезжащий звон взорвал тишину. Марк, конвульсивно дёрнувшись, вспомнил себя и перестал быть с равниной единым целым. И в тот же миг земля, ощутив присутствие чужака, вцепилась в него липкими пальцами, пахнущими гнилью и влагой. Тело его, хрипя, извивалось на диване в квартире, разум же застрял на полдороги из подземелья. Взгляд бессмысленно метался по комнате, пока случайно не зацепился за ярко-красный прямоугольник, напоминающий клавишу 'стоп' на пульте, и Марк мысленно ударил по ней, вложив весь остаток сил. Почудилось, что твердь под фундаментом содрогнулась от вопля, исполненного обиды. Нити-корни лопнули с омерзительным треском, выпуская добычу.
