провалили с блеском...
Кусачий северный ветер заставил его поёжиться. Поля чернели угрюмо и неприветливо, Змей-гора застыла в холодном оцепенении, а небо хмурилось всё сильнее.
Завтра на демонстрацию придётся захватить зонт.
Эта простенькая мыслишка неожиданно успокоила Юру - или, по крайней мере, направила его рассуждения в более конкретное русло.
Похоже, он раз за разом совершает одну и ту же ошибку - реагирует на слова Фархутдинова эмоциональным всплеском, вместо того чтобы вычленить из них конкретную информацию.
Вернувшись в комнату, он постарался сосредоточиться.
Предположим, комитетчики в самом деле не могут подсказывать ему напрямую, поэтому вынуждены обходиться намёками. И вот они привозят его на обтёсанную скалу, и начинается трёп про палеоконтакт и Алатырь-камень. Почему именно эти темы? Ну, с первой понятно - подспудная подготовка к тому, что дело связано с космосом. А со второй как быть?
Он снова сел перед монитором, припомнил объяснения Тони и нашёл в сети 'Стих о Голубиной книге'. Да, вот она, та цитата: 'С-под белаго Латыря протекли реки, реки быстрые по всей земле, по всей вселенной, всему миру на исцеление'.
На его, Самохина, взгляд, подобные пассажи несут в себе, в лучшем случае, сугубо фольклорный смысл. Если бы он тогда разговаривал с Фархутдиновым один на один, то, услышав про Алатырь, пожал бы плечами, а через минуту забыл бы начисто. Но рядом стояла Тоня - она заинтересовалась, а потом просветила Юру.
'Всему миру на исцеление...'
Многозначительно звучит - особенно в контексте того, как болезненно отреагирует общество, если не отыщет путь к звёздам.
И, опять же, вряд ли он задумался бы об этом, если бы не девчонка.
Помнится, Юра спросил однажды у комитетчика - зачем Тоню вообще втянули в эту историю? Клейма-то у неё нет. А тот отделался замечанием в своём стиле - она-де может 'помочь по-своему'.
И если исходить из того, что Комитет ничего не делает просто так, то всё это выглядит несколько... гм...
В осенней предпраздничной тишине тренькнул входящий вызов.
Звонила Тоня.
***
Юра замер - паранойя, словно чёрная птица, осенила его крылом. В самом деле, если припомнить факты, то картина вырисовывается вполне однозначная. Едва он получает отметину, как к нему подводят девчонку, которая начинает исподволь влиять на него, подбрасывать темы для разговоров, да так ловко, что никаких подозрений не возникает. Он летит на Марс - она тут как тут, поджидает на космодроме и в последующие три дня не выпускает его из виду, не отходит практически ни на шаг...
Мягкая трель звонка не смолкала. Самохин прикоснулся к браслету и деревянным голосом произнёс:
- Да, я слушаю.
- Ну что ж ты так долго не отвечаешь? Я уже испугалась!
И было в этой фразе столь явное, неподдельное облегчение, чуть приправленное укором, что Юра ощутил мучительный стыд.
Да что с ним такое творится, в конце концов? Если уж Тоню подозревать в коварных манипуляциях, то кому тогда вообще верить? Нет, эти чёрные мысли просто не могут принадлежать ему, студенту Самохину; им вообще не место в реальном мире, где светит солнце и живут люди. Мысли эти могли родиться только в зазеркальном гнилье, в трясине, наполненной ненавистью и страхом, чтобы потом, подобно яду, просочиться сюда - заодно с преддождевой хмарью...
- Прости, - сказал он. - Замешкался немного.
- Как себя чувствуешь? Что с твоими 'химерами'?
- Им, как всегда, облом. Никуда меня не утащат, не беспокойся.
- Уж надеюсь, - проворчала она. - На сегодня какие планы?
- Никаких пока, сижу думаю. А у тебя?
- В обед иду к сестре и к племяшкам в гости - соскучились, требуют. Прям-таки в ультимативной форме! Часов до трёх-четырёх у них посижу...
- А потом я тебя перехвачу. Как ты на это смотришь?
- Очень даже положительно!
- То-то же. Только адрес мне скинь, я тебя у подъезда встречу.
Отключившись, он подумал, что времени ещё остаётся много, и не мешало бы распорядиться им с толком. Не сидеть же, тупо пялясь в экран?
