Анна –
Анна –
Анна –
Варвара –
Елизавета –
Надежда –
Аграфена –
Любовь –
Ольга –
Евгения –
Александра –
Елена –
Еще раз заметим, что в большей степени пушкинистов интересует, кто же сокрыт под шифром NN.
Ряд исследователей выдвигает свои предположения относительно загадочного объекта любви поэта.
Л. Гроссман высказал мнение, что «утаенной любовью» Пушкина была Софья Потоцкая (Киселева). Однако во второй части Дон-Жуанского списка есть имя Софья. Ею вполне может быть и Софья Потоцкая. Правда, о ней Пушкин писал Вяземскому (ноябрь 1823 г.) как о «похотливой Минерве», что значительно снижает образ «утаенной» любви: «Вот тебе, милый и почтенный Асмодей, последняя моя поэма… Если эти бессвязные отрывки покажутся тебе достойными тиснения, то напечатай… Еще просьба: припиши к «Бахчисараю» предисловие или послесловие, если не ради меня, то ради твоей похотливой Минервы, Софьи Киселевой». Заметим, не просто «похотливой», не «моей», а «твоей похотливой Минервы». Вряд ли после этих строк Пушкин мог сохранить возвышенные чувства к ней на протяжении почти всей своей жизни.
Видимо, незачем было скрывать под NN и имя Екатерины Орловой. Едва ли увлечение ею было сильным, тем более благоговейным. На это наталкивают строки из пушкинского письма тому же Вяземскому: «Моя Марина славная баба: настоящая Катерина Орлова». Властность и честолюбие, определяющие в драме «Борис Годунов» характер Марины Мнишек, поэт отмечает в Екатерине Орловой. Хотя он и восхищался Екатериной, однако вышеназванные черты никогда не привлекали поэта, не внушали особой любви к женщине. По воспоминаниям тонко чувствующей людей Анны Петровны Керн, Пушкина очаровывало в женщинах остроумие, блеск и внешняя красота…
Эпиграммы
Иной имел мою Аглаю
Аглая Давыдова – дочь французского эмигранта герцога де Граммона, жена А.Л. Давыдова, адресат нескольких иронических эпиграмм.
Прибыв в ссылку в Кишинев в середине сентября 1820 года, Пушкин уже меньше чем через два месяца получил разрешение своего опекуна генерала Инзова, отправиться в Киевскую губернию – в Каменку в имение Давыдовых. Именно о хозяине этого имения, Александре Львовиче Давыдове, Пушкин писал в «Евгении Онегине»: «И рогоносец величавый, / всегда довольный сам собой, / своим обедом и женой». Жена же его, Аглая Антоновна, и есть адресат эпиграммы «Иной имел мою Аглаю». Из письма Пушкина к Н.И. Гнедичу в декабре 1820 года: «…Теперь нахожусь в Киевской губернии, в деревне Давыдовых, милых и умных отшельников, братьев генерала Раевского. Время мое протекает между аристократичными обедами и демагогическими спорами. Общество наше, теперь рассеянное, было недавно разнообразной и веселой смесью умов оригинальных, людей известных в нашей России, любопытных для незнакомого наблюдателя. Женщин мало, много шампанского, много острых слов, много книг, немного стихов». Женщин действительно было мало, однако Аглая Антоновна могла дать фору целому десятку добрых барышень. Француженка, из старого герцогского рода де Грамонов, представитель которого описан в известных воспоминаниях Гамильтона первейшим волокитой и распутником. Аглая, что называется, держала марку, продолжая родовые традиции. Так её описывал один из сыновей Дениса Давыдова: «Весьма хорошенькая, ветреная и кокетливая, как настоящая француженка, искала в шуме развлечений средства не умереть со скуки в варварской России. Она в Каменке была магнитом, привлекавшим к себе железных деятелей Александровского времени. От главнокомандующих до корнетов – всё жило и ликовало в Каменке, но – главное – умирало у ног прелестной Аглаи».
Аглае Антоновне на тот момент было тридцать три. По предпочтениям того времени она действительно была красавицей – пухленькое личико, подвижные толстые губы, курноса, но лишь настолько, чтобы быть ещё обаятельнее. Пушкин, конечно, не мог её пропустить, однако Аглая, всегда имевшая возможность выбирать и капризничать, «дала поэту отставку», едва он только начал ухаживания. Самолюбие поэта было задето. Дошло до того, что Пушкин выносил план мести: он начал флиртовать со старшей дочерью Давыдовой, которая, надо сказать, также была прелестна в свои двенадцать. Вот что по этому поводу пишет революционер Якушин в своих «Записках»: «Пушкин вообразил себе, что он в неё влюблен, беспрестанно на неё заглядывался и, подходя к ней, шутил с ней очень неловко. Однажды за обедом он сидел возле меня и, раскрасневшись, смотрел так ужасно на хорошенькую девочку, что она, бледная, не знала, что делать и готова была заплакать; мне стало её жалко, и я сказал Пушкину вполголоса: «Посмотрите, что вы делаете; вашими нескромными взглядами вы совершенно смутили бедное дитя». – «Я хочу наказать кокетку, – отвечал он, – прежде она со мной любезничала, а теперь
