Строки торопливо ложились на бумагу, еле успевая за скачущими галопом мыслями. Он приводил факты и примеры (не забыл и Алексея Щербакова), называл имена халтурщиков и дельцов, разоблачал их приемы и махинации.
«Не позволяйте всяким проходимцам плевать в душу нашего народа». Этими словами Еременко закончил свое письмо. Запечатал в большой белый конверт и написал адрес «В ЦК КПСС».
Он уже не чувствовал себя надломленным и одиноким.
В усталой и вялой памяти вереницей понеслись воспоминания о недолгой и трудной жизни, обо всем прожитом за сорок лет: детские годы беспризорного, голодного скитания по грязным, неуютным вокзалам, казалось, уже позабытые, теперь встали и приблизились так, что их можно было разглядеть, как свои руки. И суровые картины великой войны. Эти картины висели на стенах его комнаты. Они писаны кровью его сердца, и теперь, когда он окинул их взглядом, ему почудилось, что изображенные на полотнах опаленные в боях солдаты зашевелились и повернули на него свои взгляды, полные укора...
Еременко вздрогнул: в парадном звонили. Кто бы это мог быть?
- Отворяйте, не заперто! - раздраженно крикнул он. В прихожей послышались мягкие, скользящие шаги, потом слабый шорох: кто-то раздевался.
Еременко ждал. Он как сидел на стуле, так и продолжал сидеть, точно прикованный, повернувшись вполуоборот к двери. «Кто же, кто? Кому еще я понадобился?» Наконец дверь осторожно отворилась, и в комнату вкатился Николай Николаевич Пчелкин.
Еще не поздоровавшись, он оценивающе осмотрел стены, увешанные картинами и этюдами, бросил критический взгляд на дешевую люстру и уж после этого, приняв внушительную осанку, сказал, протягивая руку:
- Неуютно, дорогой, живешь, нескладно. Так нельзя.
- Хорошо, больше не буду, - серьезно сказал Еременко.
Неожиданный визит Пчелкина разжег в нем любопытство. «Зачем пришел?»
- Необщительный ты человек, замкнутый, - снова заговорил Пчелкин после паузы. - Зачем людей чураешься? Чего тебе от друзей прятаться?
«Гляди-ка, - изумлялся Петр про себя, - в друзья напрашивается! К чему бы это?» Но молчал и ждал.
А Николай Николаевич молчать не умел, равно как и сидеть спокойно не мог. Волчком двигаясь по комнате, отдуваясь, он заговорил снова - теперь уже в полушутливом тоне:
- Жена тебя бросила, уехала... Жениться тебе надо. Женись, брат, пока не поздно.
- Невесты нет, - не в шутку ответил Еременко, продолжая следить за Пчелкиным.
- Невесту найдем, - не замечая необычно напряженного состояния Петра, подхватил Пчелкин в прежнем тоне. - Хочешь с композиторшой познакомлю? Викочка, исполнительница лирических песенок, руководитель Русского ансамбля. Обаятельна, черт возьми! Да ты ее знаешь. Помнишь, у Иванова-Петренки по любви и тосковала? Кто бы тогда мог подумать, что она станет выгодной невестой! Миллионерша!
- Почему же она не женила на себе Алексея Щербакова?
- А он кто такой, этот Щербаков?
- Деревенский композитор, которого она обворовала.
- Не слыхал. Должно быть, сплетня.
- Хотя я понимаю ее: не хотела других обворованных обижать, за всех ведь замуж не выйдешь, - зло сказал Петр, не обращая внимания на слова Пчелкина.
Тот сообразил, что разговор начат неудачно, и потому решил «переменить пластинку»:
- Видишь, дорогой, что получается... Ты на выставке Камышева был? На собрании в МОСХе был? - И, не дождавшись ответа, продолжал: - Лед, наконец, тронулся. Помнишь, как вы меня с Машковым тогда? А разве не прав я был, когда писал об искренности художника? Теперь это всем ясно. Свобода творчества - первое условие успеха!
- А скажи, - перебил его Петр, - много за последние годы создали шедевров «свободные» художники на Западе?
- Не в том суть, совсем не в том, - затараторил Пчелкин. - Я говорю о свободе у нас. Что получилось? Ерунда получилась. Началась расплата за прошлое служение культу личности. Жестокая, не всегда разумная, но кое в чем и справедливая. Я против крайностей. Нехорошо, что многих крупных художников на съезд не избрали, да ведь что поделаешь, такова воля собрания. В искусстве, дорогой мой, нельзя командовать. Проголосовали - изволь подчиняться большинству.
Петр неотступно следил за его взглядом, читая в нем больше, чем в словах, которыми Пчелкин щедро сорил. Впиваясь подозрительным взглядом в смеющиеся глаза Пчелкина, Еременко хотел понять одно: зачем тот пожаловал, чего домогается?
- Какому большинству? - спросил Петр сквозь зубы и, устремив на Пчелкина безумный взгляд, поднялся, напряженный, нацелившийся. Руки его сжались в кулаки и медленно разжались.
Пчелкин взглянул на него и напугался, оторопело попятился к дивану. Еременко наступал, тяжело дыша.
- Петя, Петя, что с тобой, опомнись! - забормотал Пчелкин. - Выпей воды...
