Книга Тысячи и одной ночи
КНИГА ДАЛЕКАЯ И БЛИЗКАЯ
Джинны и колдуны, запечатанные тайным словом сокровища, волшебные кольца и светильники, очарованные юноши и лукавые красавицы — таким открылся в начале XVIII века Европе причудливый, пестрый, загадочный мир арабских сказок «Тысячи и одной ночи».
Богатство слова и воображения поразили европейского читателя нового времени не меньше, чем пестрота тканей, блеск хрустальных и стеклянных чаш, мерцание стали мусульманских клинков поражали средневековых рыцарей-крестоносцев. Могущественные великаны-ифриты и вылетающие из кувшина черным дымом мятежные духи затмили прозрачных эльфов и фей; герои рыцарских романов и древних легенд словно бы потускнели перед творениями фантазии народов Востока.
Герои сказок «Тысячи и одной ночи» живут не в мрачных замках, чьи замшелые камни сочатся сыростью, не бродят среди полей и дубрав — они нежатся в невиданной роскоши беломраморных дворцов, полы которых устланы бесценными коврами, а кровля облицована червонным золотом, скитаются по Камфарной земле, восходят на чудесную гору Каф, плывут по южным морям к таинственным островам, где зреют говорящие плоды, летят на волшебном коне из черного дерева…
В этой яркости и красочности «Тысячи и одной ночи» — секрет ее популярности в Западной Европе, где осуществлялся один перевод за другим, появлялись переделки и обработки отдельных ее сказок. Восток снова, как в средние века, возбудил живой интерес. «Восточные мотивы» у Вольтера и Монтескье, «Западно-восточный диван» Гете, захваченного дивным величием Хафиза и Саади, Азра, умирающий от любви у Гейне, сказки на темы «Тысячи и одной ночи» Гауфа, «ориентализм» Байрона, поклоняющийся дьяволу халиф в «Ватеке», «арабской сказке» Бекфорда, утонченные андалусские рыцари Абенсераджи Шатобриана — вот лишь наиболее яркие проявления этого интереса, характерного почти для всех предромантиков и романтиков Западной Европы, прозаиков и поэтов.
Не миновала увлечения «восточными» темами и Россия.
И, может быть, лучшим из всех произведений европейских поэтов на «восточные темы» были «Подражания Корану» и «Пророк» Пушкина, сумевшего гениально передать и напряженную эмоциональность, и величавый пафос арабской поэтической образности.
Но «Тысяча и одна ночь», хотя она и была известна русским читателям по вольному переложению Сенковского и по французскому переводу Галлана, не пользовалась в России столь большой популярностью. Восток был близко, он вплотную соприкасался с Россией, был ее частью, внес не малую долю в создание русского фольклора, особенно легенды и сказки. Восток был лишен здесь ореола экзотики. Но, что весьма важно, русская культура тогда была обращена в основном к культуре западной, к передовой европейской философии, эстетике, литературе.
Что же такое «Тысяча и одна ночь»? Этот вопрос задает себе внимательный читатель, пытающийся разобраться в хитросплетении самых разнородных сюжетов, которые рождаются здесь друг из друга, перебивают друг друга, которые кончаются будто лишь, для того, чтобы в несколько измененном виде встретиться в следующем повествовании. Что заключено в обширную рамку рассказа о находчивой Шахразаде и жестоком Шахрияре, мстящем за свою поруганную честь?
Бесконечно расширяясь, эта рамка заключает в себе целый мир, живущий по своим законам, отражающий жизнь многих поколений разных народов, творчество которых на протяжении нескольких веков вливалось в общее течение великой арабо-мусульманской культуры, питало народную традицию Ирана, Ирака, Сирии и особенно Египта, где свод «Тысячи и одной ночи» получил окончательное оформление.
Попробуем проникнуть в этот мир изнутри, познать его закономерности, противоречия, неминуемые в столь сложном единстве.
Посмотрим сначала, что говорит сказочник об устройстве земли. Земля — это плоский диск, находящийся на рыбе. Диск окружен великим горным хребтом Каф, за которым простирается Камфарная земля, где находится слияние соленых и пресных вод, разделяемых ангелами. Один из ангелов восседает на самой высокой вершине гор Каф, сжимает в руке жилы земли, и если он встряхнет их, случается землетрясение. Особый ангел ведает великой рекой — «благословенным Нилом». Он следит за тем, чтобы уровень Нила всегда был один и тот же, чтобы разлив его животворных вод приходился всегда на одно и
