состряпала кушанье и решила поесть, но не нашла в себе к этому охоты. А когда я увидела тебя, любовь к тебе запала мне в сердце. Возможно ли, чтобы ты пожелал залечить мое сердце и съел у меня кусочек?» — «Кто приглашает, тому должно внять», — сказал Али. И Зейнаб пошла, и он следовал за нею из переулка в переулок, а потом он сказал себе, идя за ней: «Что ты делаешь? Ты — чужеземец, а в преданиях сказано: «Кто совершит блуд на чужбине, того сделает Аллах обманувшимся». Но отстрани ее от себя мягко».
«Возьми этот динар, и пусть это будет в другое время», — сказал он. И Зейнаб воскликнула: «Клянусь величайшим именем Аллаха, невозможно, чтобы ты не пошел со мной сейчас домой, и я тебе удружу!» И Али следовал за нею, пока она не пришла к воротам дома с высокими сводами, и засов на воротах был задвинут. «Открой этот засов!» — сказала Зейнаб. И Али спросил: «А где ключ?» — «Пропал», — ответила Зейнаб; и Али сказал: «Всякий, кто открыл засов без ключа, есть преступник, и судье надлежит проучить его, и я не знаю, чем бы открыть его без ключа».
И Зейнаб приподняла с лица изар, и Али посмотрел на нее взглядом, оставившим в нем тысячу вздохов, а затем она накинула изар на засов и произнесла над ним имена матери Мусы[147], и открыла его без ключа, и пошла, и Али последовал за нею и увидел мечи и оружие из стали.
И Зейнаб сняла изар и села рядом с Али, и тот сказал про себя: «Возьми сполна то, что определил тебе Аллах!» И затем он склонился к ней, чтобы взять поцелуй с ее щеки, но она приложила к щеке руку и сказала: «Нет удовольствия иначе, как ночью!»
И она принесла скатерть с кушаньем и вином, и оба поели и выпили, а потом Зейнаб вышла и, наполнив кувшин водой из колодца, полила ее Али на руки, и тот вымыл их. И когда это было так, Зейнаб вдруг ударила себя по груди и воскликнула: «У моего мужа был перстень с яхонтом, заложенный за пятьсот динаров, и я надела его, и он оказался широк, и я сузила его воском, и когда я опускала ведро, перстень упал в колодец. Ты обернись к двери, а я разденусь и спущусь в колодец, чтобы достать его». — «Стыдно мне, чтобы ты спускалась, когда есть я, — сказал Али. — Никто не спустится, кроме меня».
И он снял с себя одежду и привязался к веревке, и Зейнаб спустила его в колодец. А там было много воды, и Зейнаб сказала ему: «Веревки не хватает, но ты отвяжись и спускайся». И Али отвязался, и спустился в воду, и погрузился в нее на несколько сажен, но не достал до дна колодца, а что касается Зейнаб, то она надела изар, взяла одежду Али и пошла к своей матери…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Когда же настала семьсот двенадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Али каирский спустился в колодец, Зейнаб надела изар, взяла его одежду и пошла к своей матери и сказала ей: «Я раздела Али каирского и бросила его в колодец эмира Хасана, хозяина дома, и не бывать, чтобы он освободился».
Что же касается эмира Хасана, хозяина дома, то он в это время отсутствовал и был в диване, и, придя, он увидел, что его дом открыт, и сказал конюху: «Почему ты не задвинул засов?» — «О господин, я задвинул его своей рукой», — ответил конюх. И тогда эмир воскликнул: «Клянусь жизнью моей головы, в мой дом вошел вор!»
И эмир Хасан вошел и осмотрелся в доме и не увидел никого, и тогда он сказал конюху: «Наполни кувшин, я совершу омовение». И конюх взял ведро, и опустил его, и потянул — и почувствовал, что оно тяжелое, и тогда он заглянул в колодец и увидел, что в ведре что-то сидит. И он снова бросил ведро в колодец, говоря: «О господин, ко мне вылез ифрит из колодца!» И эмир Хасан сказал ему: «Пойди приведи четырех факихов [148], которые почитают над ним Коран, чтобы он ушел».
И когда конюх привел факихов, эмир Хасан сказал им: «Встаньте вокруг этого колодца и почитайте над ифритом». А потом пришли раб и конюх и опустили ведро, и Али каирский уцепился за него и спрятался в ведре, и, выждав, пока его подтянут к ним близко, он выпрыгнул из ведра и сел между факихами. И те начали бить друг друга по щекам и кричать: «Ифрит, ифрит!» Но эмир Хасан увидал, что это юноша из людей, и спросил его: «Ты вор?» — «Нет», — отвечал Али. И эмир спросил: «Почему ты спустился в колодец?» — «Я спал и осквернился, — отвечал Али, — и я вышел, чтобы помыться в реке Тигре, и нырнул, и вода затянула меня под землю, так что я вышел из этого колодца». — «Говори правду», — сказал эмир Хасан. И Али рассказал ему обо всем, что случилось, и тогда эмир вывел его из дома в старой одежде.
И Али пошел в казарму Ахмеда ад-Данафа и рассказал о том, что ему выпало, и Ахмед сказал: «Разве я не говорил тебе, что в Багдаде есть женщины, которые играют штуки с мужчинами?» — «Ради величайшего имени, — сказал Али-Катф аль-Джамаль, — расскажи, как это ты — глава молодцов в Каире — и тебя раздевает женщина?» И Али стало тяжело, и он начал раскаиваться: и Ахмед аль-Данаф одел его в другую одежду; а потом Хасан-Шуман спросил его: «А ты знаешь эту женщину?» — «Нет», — отвечал Али. И Хасан сказал: «Это Зейнаб, дочь Далилы-хитрицы, привратницы хана халифа. Разве ты попался в ее сети, о Али?» — «Да», — ответил Али. И Хасан сказал: «О Али, она забрала одежду твоего старшего и одежду всех его молодцов». — «Это позор для вас», — сказал Али. И Хасан спросил: «А что ты хочешь?» — «Я хочу на ней жениться», — сказал Али. «Не бывать этому! Утешь без нее свою душу!» — воскликнул Хасан. Но Али спросил: «А как мне схитрить, чтобы на ней жениться?» — «Добро тебе пожаловать! Если ты будешь пить из моей руки и пойдешь под моим знаменем, я приведу тебя к тому, чего ты от нее хочешь», — сказал Шуман. «Хорошо», — ответил Али. И Хасан сказал: «О Али, сними с себя одежду!» И Али снял с себя одежду, и Хасан взял котел и вскипятил в нем что-то вроде смолы и намазал ею Али, и тот стал подобен черному рабу. И он намазал ему губы и щеки, и насурьмил ему глаза красной сурьмой, и одел его в одежду слуги, а потом принес скатерть с кебабом и вином и сказал: «В хане
