– Уходим!
Оба не жалея легких бежали в сторону базы. Нет, переживать тут не о чем, крепость обречена. Сейчас девок в охапку, Воробья и в сам детинец. А уж из него по подземному ходу на волю.
Утро для Желаны было продолжением ночной муки. Все подворье заполнено ранеными. И не просто ранеными, а тяжелыми. К утру умерло три десятка человек и на подходе еще примерно столько же. Помочь им она не в состоянии, уж дюже плохие раны, а она не волшебница. А увечных все несут и несут. Что с такими делать? Горький смрад окутал жилище знахарки. Те женщины, что приданы в помощь, могли хотя бы отлучиться, она же как привязанная, стоны и боль пропускает через себя. Не навредить бы будущему ребенку!
Снова на телегах подвезли очередную партию боли. Сгорбленная старушка, смахнув углом плата выступившую слезу, по мере старческих сил помогла уложить тяжеленного, богатырского роста, бородатого воя. Стащила кольчатую железную рубаху с него, вороша из стороны на сторону. Услыхав стон, по- бабьи пожалела. Снова отволокла очередного под сень яблони, укрывшей крону пожелтевшими листьями. Чтоб солнце не напекло. Уж дюже солнышко сегодня пекучее.
– Что, внученька, умаялась? – Высказала свою жаль по отношению к ней, Желане. – Так ты отдохнула бы чуток. Сим воям не поможешь, уж я то знаю. Давай тебя до избы доведу.
И такая непреодолимая нужда возникла, хоть на минуту присесть, посидеть спокойно. Так накатило, мочи нет! Женщины возившиеся у раненых поддержали.
– Сходи передохни, Желана!
– Хай сходит. Оно понятно, девка молодая, вымоталась!
– Иди!
И пошла. Бабка опекая, под ручку взяла. В избу вошли, у стола на лавку посадила. Все с лаской да приговором:
– Сейчас милая! Сейчас, голубка ясноглазая! Это ж ты у Лихого в подружках ходишь? Бабушка все знает. И про тебя горлинка, и про дролюшку твово. Сокола нашего ясного!
– Что-о!
Старушка лишь на миг оказалась за спиной. Из складок одежды выхватила острый как бритва нож, чем-то неуловимо схожий со стилетом, каким его сделают в веке эдак девятнадцатом. Взмах руки, почти неуловимый. Аккуратный надрез на шее, там где жилка жизни бьется. И отскок, чтоб не приведи… гм-м, не испачкаться.
Дева ладонью схватилась за шею, зажав порез. Из-под пальцев проступила кровь. Дышать тяжело и в глазах темно. Хотела закричать, да вот только хрип вперемешку с кровушкой и вышел. Глазами найти проклятую старуху! А в глазах муть. И только голос старой. И похихикивание.
– Бабушка умная! Бабушка раньше успела!
А из угла голос испугавший бабку.
– Что ж ты натворила, старая! Дьяволица!
Дворовой Фаня выглянул из тени. Кувырок вперед у мелкого вышел коряво, но результат ожидаем. Получившийся кот, довольно приличных размеров, прыгнул не успевшей увернуться бабке на загорбок. Мало того, что впился когтями, так еще и челюсти сомкнул, вгрызаясь в шейные позвонки.
– Изыди! Изыди проклятущий!
Бабка металась по комнате, сшибая все на пути. Едва перевалила порог влазни, сама перевернулась, что дало возможность женкам на подворье наблюдать картину грызни кота с дворовой псиной.
Фух! Едва отбилась от нежити. Бежала со всех ног, роняя кровушку и скуля.
Глава 7
«В России жить могут только русские!»
Курск пыхнул пожаром. Не виртуальным, случившимся в умах жителей, а самым настоящим пожаром. Горели терема, избы, сараи, горели купецкие склады и лавки с товаром. Черниговские вои всех подряд грабили и убивали. Горожане пытались затвориться за высокими заборами, в погребах и даже в христианском храме. Куда там? Озверевшие «соседи» по княжествам выбивали двери и рубили, рубили людей, а кого и хватали. Вой стоял вселенский, баб да девок насильничали скопом. Опосля кому повезло выжить, вязали на продажу. Все это началось сразу, как только в крепость вошли победители. Княжий
