Остальные эсэсовцы вскочили, вытянулись в струнку, вскинули свои правые руки и дружно прокричали «зиг хайль». Наши моряки тоже встали, но не так быстро, и к хору присоединились с запозданием. Капитан — так тот вообще не встал, и первый помощник тоже. Просто подняли стаканы и кивнули.
До фон Дитца не сразу дошло, что его пышный тост, мягко скажем, несколько проигнорирован. Он проглотил шнапс и замер с выпученными глазами. Змей не спеша поднялся, также со стаканом в руке, лицом к лицу с комендантом, и негромко, но внятно произнёс:
— За великий германский народ. Хайль!
И залпом выпил, даже не крякнув. Его поддержали и все те, кто ещё не успел влить в себя содержимое своих стаканов.
Фон Дитц побагровел, но возразить было нечего, и он ограничился тем, что недобро глянул на Змея, сел и принялся за большой бутерброд с колбасой.
Это был единственный момент, который чуть было не испортил вечеринку. Мы-то уже немного привыкли к нестандартности нашего капитана, и ещё мы знали, каков он в реальном бою. А вот напыщенная речь штурмбаннфюрера СС в коротких штанах, который последние полтора-два года уж точно пороху не нюхал (кроме «исполнений», конечно), выглядела показухой. Сидящие около меня Герхард, Вернер и Хорст Эйхелькраут тоже втихаря посмеивались.
Постепенно банкет вышел из-под контроля. Каждый пил сам по себе отдельно и малыми группами, тут и там звучали тосты, смех, болтовня. Тем не менее, штурмбаннфюрер Эрхардт фон Дитц ещё несколько раз выкрикнул «хайль Гитлер», но его поддержали только те, кто находился рядом с ним — несколько эсэсманнов и Ганс.
— Очень п-плохо, радист, очень плохо, — сказал мне комендант, спотыкаясь на слогах. — Вы… в-вы не п-проявили усердия. Вы заслуживаете... э-э... м-м… п-порицания.
— Несомненно, комендант, — сказал Змей, еле заметно улыбаясь. — Я его сегодня же примерно накажу. Не стоит беспокоиться. У вас столько дел…
— Да, чёрт побери! —заорал фон Дитц, багровея, хотя дальше уж некуда. — И хоть бы кто помог! Всё на мне! Вот на этой шее!.. держится!.. Я застрял здесь, как… как…
Змей строго посмотрел на нас, чтобы ни у кого изо рта ненароком не вылетело подходящее сравнение.
— …офиц-церы СС! И с-с-солдатами! Од-дни и те же... На этом чёрт… чёртовом острове! И что?! Ганс! Где Ганс?! Унтер… ик!.. штурфю... фюмер Цим… мель! К-ко мне!
— Я здесь, герр…
— Почему не долож… ик!.. жили об… ик!..
— Я докладывал, герр штурмбаннфюрер, — невозмутимо ответил Ганс. — Все исполнены ровно в полдень и в семнадцать ноль-ноль, двумя равными партиями. Рапорт, акты и ведомость расхода боеприпасов у вас на столе...
Было видно, что ему такое не впервой. Впрочем, он и сам уже покачивался. Он стоял и ждал распоряжений коменданта (а может, и просто членораздельную речь) но ответом ему была только мощная утробная икота. Я воспользовался спасительной паузой, отошёл к самой воде и закурил. Неожиданно кто-то тронул меня за локоть. Я обернулся и увидел возле себя полоумного (как назвал его Ганс) доктора, ради которого и выстроен этот бункер в холме.
— Скажите, радист… а, кстати, как вас зовут?
— Гейнц. Гейнц Биндач.
— Я Абель Райнеке. Не беспокойтесь, я не стану спрашивать, что там в Германии. Я знаю, она обречена… Нет, нет! Не надо. Мне ничего не будет, я тут ещё и не такое говорил. Ваш капитан сказал очень правильно — про германский народ. У меня там дочь, да. А я здесь. Завтра переломный момент. Или заработает, или нет. Вы привезли топливо и газ для накачки. Завтра будет включение.
— «Шатра»? — наугад спросил я.
— Да, «шатра», — доктор посмотрел на меня удивлённо. — Откуда вам известно?
— Нет, герр доктор, мне ничего не известно, — сказал я. — Просто унтерштурмфюрер сказал что-то на эту тему…
— А, ну да, конечно, — закивал головой доктор. — Ищут шпионов среди своих, а сами болтают перед первым встречным. Это не от большого ума. А вы как считаете?
Я неопределённо пожал плечами. Доктор достал носовой платок, протёр лицо и продолжил.
— А секрета, между тем, никакого и нет. Сама по себе работа интересная, потому что новые энергии, новые научные открытия, потрясающие перспективы… Но вы-то, военные, в первую очередь интересуетесь, как это всё можно применить для убиения себе подобных. Или для защиты от себе подобных. Разве не так? — доктор Райнеке, сам того не замечая, начал горячиться, но быстро угас. — В итоге я и угодил в концлагерь…
— Что такое «концлагерь»? — спросил я.
— О-о, молодой человек, можно подумать, вы не из Германии, а из какой-нибудь Австралии… впрочем, не знаете, что такое Равенсбрюк — и никогда бы вам этого не знать. Так вот. И представьте себе, когда выяснилось, над чем я раньше работал, из меня тут же сделали чуть ли не чистокровного арийца, повесили новую фамилию и отправили в лабораторию. А потом и сюда. Я хотел сделать аппарат для лечения заболеваний костного и спинного мозга.