Вожди татарские быстро догадались, какую помощь им судьба посылает, как жадность врагов и беспорядок, возникший в полках, могут быть спасительны для взятого города… Быстро разосланы были люди… Отдельные мелкие отряды татар собираются к мечети… Незаметно строятся в обширных дворах дворца ханского, и вдруг, словно лавина, все они обрушились на ослабевающие отряды русские, уже изнемогающие от боя, длящегося целых три часа!
Не выдержал русский отряд, стоящий против хана и Эмира, дрогнул, быстро стал отступать, надеясь соединиться с другим полком и наверстать свое.
Татары, словно окрыленные успехом, бешено наступают, позабыв об обороне… Простые люди, обыватели казанские, не воины, раньше притихшие, смерти ожидавшие, – подымают оружие, которым усеяны улицы, и нападают на отдельные кучки грабителей, особенно на те, что состоят из обозной челяди.
Как раз в это время подскакал к Ивану гонец от Воротынского.
– Государь, подмогу шли! – говорит. – Новгородцы и иные людишки корыстные, слабые – бой кинули, за грабеж принялися. А татарам и на руку. Стали сильно наседать. Гляди, из городу выпрут. Больно ратники изустали: без передышки рубятся… Шагу даром казанцы не дают. Сами гибнут, наших губят!
– Скорей, бояре, Алеша… Посылайте голов, шлите людей… сами скачите… Остановите грабеж! Пока хан не взят, пылинки не трогать… Все дело сгибнуть может! Потом – все ихнее же будет. А теперя – воевать, а не грабить пора… убивайте, казните, собак, на месте! – кричит Иван, ногой коня по бедрам бьет.
Бьется, вертится конь, как змея, не знает – что со всадником сделалось?
А Иван весь трясется.
– Господи! – шепчет. – Не дай погибнуть делу великому! Не отдай меня на поругание вечное… Сгибнет дело казанское – и я погиб. Век мне у бояр на помочах быть, смех да покоры терпеть… Не доведи, Господи! Лучше не дай дожить, Господи! Столько крови пролито, столько добра сгублено… Царство мое пошатнется, вся держава русская! Отведи, Господи… Молю Тебя! Великие обеты даю…
Но не успел он докончить молитвы, как что-то ужасное случилось… Из Кайбацких ворот, которые немного в стороне от Арских и Царевых находятся, – русские побежали! Видит Иван: толпы целые бегут с дикими воплями:
– Секут, секут! Татары наших секут…
И, бросая по пути награбленное все добро, заражая страхом других, бегут прямо к стану, к Волге, эти толпы, по большей части челядинцы и обозные…
Побледнел, даже посинел Иван… Не прежнее душевное отчаяние, а какой-то безотчетный, дикий страх сдавил ему сердце: страх за собственную жизнь. Не думает он, что вокруг него тысяч пятнадцать отборных ратников, в сталь одетых, смелых, искусных, преданных, – все наготове стоят и скорей сами умрут, но его выручат!
Мало ль что бывает? Пуля пищальная, стрела татарская – далеко берет!
И, еле выговаривая дрожащими губами, Иван произнес:
– Назад… К Волге… В стан повернем… Скорее! Пропала битва… Одолели, проклятые…
– В стан? Что ты, государь?! – раздались негодующие голоса стариков воевод, окружающих царя… – Злыдни побежали, а ты и невесть что думаешь! Вестей нет худых покамест… А если и плохо нашим – в Казань, на подмогу, а не в стан торопиться нам надобно…
– В Казань? На гибель?! Вижу, изменники: заманили вы меня! Хотите от царя поизбавиться… Вам самим жизнь не дорога, знаю… Знаю и то, как любите вы меня… В стан, говорю!
– В Казань надо, государь… Ведите полки, воеводы! – властно вмешался Адашев, хотя ни род, ни сан не давали ему на то никаких прав. Но в решительные минуты правит не знатнейший, а сильнейший.
Таким оказался Адашев. Схватив за руку Ивана, который уже стиснул было рукоять своего оружия, Адашев двинулся с холма, увлекая и царя с конем за собой.
Последние московские полки, оплот русской рати, разлившись тремя потоками, вступили в Казань через трое ворот с кликами:
– Мужайтесь, братцы! Бей татар! Сам царь на них идет.
И стоило появиться новым отрядам, только весть прошла, что царь тут, в стенах городских, опять все ожили в русских полках. А бешеный напор удальцов казанских, как об скалу прибой, разбит был натиском свежих отрядов царского полка…
Снова отброшены татары в пределы царского дворца, там последний бой идет!
А у Арских ворот, где развевается большая хоругвь царская, Иван, бледный, потрясенный, прильнул к древку ее и, не сводя глаз с чудотворного креста Дмитрия Донского, которым осенена святыня, громко молится, перемежая слова рыданьями и воплями:
– Помилуй, Господи! Защити, не предай в руки неверным меня и царство мое! Не отдай на поругание агарянам и своим изменникам! Дай, дай… дай победу, Всемилостивый Творец! Всю жизнь отдам на служение Твое! Не отымай только дыхания у меня теперь, не лиши трона, наследия отцов и дедов!
