станиц, за Каму переправился, в Казань вошел, затворился, решил с Москвой воевать, старой вольности добыть царству Казанскому…
Да, совсем уж Казань было Москве в руки шла… И случай все испортил.
Шиг-Алей посидел там недолго на троне. Безвольный, но хитрый, сладострастный и бесстыдный, он был ненавидим своими подданными, князьями, узбеками, муллами… Словом, всеми… И держался на троне только при помощи сильного отряда стрельцов, данных ему от Москвы. Как раз такой это был царь казанский, какого могли только желать русские. Все он делал по воле Москвы. Смута росла и крепла в царстве. Лучшие, сильнейшие люди в ту же соседнюю Москву бежали. Здесь их принимали ласково, городами дарили и держали про запас, чтобы и на Шиг-Алея было кого выпустить, если тот зазнается… А с уходом лучших, сильнейших беков и узденей все больше и больше слабел грозный когда-то юрт агарянский, Казань нечестивая. От деда и отца принял один завет Иван и, с помощью старых советников, умел выполнять этот завет отцовский и дедовский: смуту сеять в Казани, пока не пробьет час, чтобы совсем порушить царство, присоединить к шапке Мономаха и зубчатую корону казанскую… А время это словно бы и приспело.
Почти без бою можно было взять Казань на веки вечные, да случай помешал.
Дело так было попервоначалу сложилось, что лучше и желать нельзя…
Всю эту зиму князья казанские в Москву наезжали, на ставленого царя, на Шиг-Алея жалобились…
Седой важный старик с зеленой чалмой на бритой голове Мурза-Алей, ходжа и князь казанский, и Костров-бек, и Алемердин-мурза, и много других с боярами и дьяками царскими долго толковали.
– Плохо нам жить стало от царя Шиг-Алея! – толкуют все они. – Уж и что он ни творит у нас в юрте – сказать нельзя! Нас убивает и грабит добро наше… Сколько мурз и беков побито – не счесть… Все ради ихнего добра. Хозяина убьет, дом разорит! Пусть лучше государь, великий князь, уберет его… Нам какого ни на есть наместника даст… Все лучше будет. А если сам не захочет Шиг-Алей уйти – пусть только государь прикажет своим стрельцам на Москву вернуться. Наш хан без них часу в Казани не побудет, бегом вон побежит. А мы станем с Москвой по правде жить… Вон у государя больше трехсот человек наших уланов, и мурзы, и князья есть… Пускай одного наместником нам посадит… И будем дружить с Москвой… И ясак дадим, и все порядки заведем, как государь велит… Только бы зверя-хана Шиг-Алея убрал!
– Ведь вот недавно, что только сделал этот изверг! – говорит старик Мурза-Алей и сам дрожит весь, седая борода трясется, на мутных глазах слезы выкатились.
Догадались бояре, про что поминает старик. Давно у них вести из Казани были о последнем злодействе Шиг-Алея, но не моргнув глазом дьяк Клобуков, который принимал гостей, спрашивает:
– А что случилось? Скажи, почтенный князь!
– Слушай… Скажу… скажу… Так вот проклятый хан закон нарушил, так нарушил, что не простит душе его милосердный Аллах… Гостей он позвал… Понимаешь, гостей на пир позвал. Гость – святое дело! Что у вас, московов, то и у нас… Еще больше у нас! Гость – милость Аллаха… А Шиг-Алей всех тех позвал, у кого близкого роду нет, а добра много… Или кто когда-нибудь про него, про хана, слово дурное сказал. А как не сказать? И про бога милосердного, про Аллу, люди недовольное слово порой говорят. Так про злого хана – и вот как ругань идет. И созвал Шиг-Алей… Много… Почти восемьдесят князей, и беки, и мурзы, и уланы знатные. И под конец пира, когда упились те, всех зарезать, как баранов, велел! Всех… И мой там сын-погиб! Кровью весь дворец был залит… На двор кровь пролилась, словно кровавый дождь прошел… А зверь глядел и кричал: «Так всем моим изменникам будет!» И потом все добро убитых себе забрал! Не можем мы его больше терпеть. Если нет нашей силы – лучше вам, урусам, юрт сдадим, но его не желаем! Вот Аллах свидетель! – клятвенно поднял исхудалую, дрожащую руку старик.
И все тут же бывшие князья тоже подхватили клятву:
– Аллах свидетель!
И верят на Москве, и не верят. Может быть, и правда, так уж все люди казанские затравлены, так измучены смутами, которые Москва же в Казани посеяла, что готовы даже на подчинение своей соседке, лишь бы мирно пожить?
А на всякий случай Иван все-таки дал знать в Казань Шиг-Алею, что против него затевается… Если и прогонят его казанцы, все-таки он другом Москве останется, вечным пугалом для юрта мусульманского, потому что все права на трон казанский имеет этот толстый, развратный, жестокий татарин… И в то же время знает он, что без Москвы прав этих ему не осуществить никогда!
Сам Алексей Адашев с князем Димитрием Палецким и с большой приличной свитой поехали к царю. А тут же вторым, негласным посольством, чтобы левая рука не знала подвигов правой, ко всей земле Казанской, к ее бекам и мурзам, снарядилось и второе посольство ото всех живущих на Москве князей татарских. Послы повестили казанцев, о чем говорили князья государю, и склоняли народ поскорей Шиг-Алея свергнуть…
Все это тотчас же стало известно толстому, ленивому на вид, но лукавому царю Шиг-Алею. Задумался он.
А Алексей Адашев мягко так советует:
– Сам видишь, светлый хан, плохи наши дела. Не удержаться тебе. Лукавы твои подданные. Сами к Москве просятся… Право, не удержаться тебе! Вспомни, как они Яналея, брата твоего, ухлопали. Так уйди подобру-поздорову. И нам помоги: все караулы и башни, ворота, входы и выходы в городе нам сдай. И скажи: «Ото всего, мол, отступаюсь! Русским вас, крамольники, отдаю!» И поезжай, по-старому, в свой Касимов-городок, там царствуй. А государь великий князь тебя много пожалует за то: и городами, и казной своей богатой!
