Я не выдержал и ударил его под рёбра носком ботинка, расчётливо пнул, чтобы нижние плавающие рёбра совсем уплыли.
Тот захрипел и выгнулся в дугу, с губ потекла кровь, как и у его товарища, Люка.
– Кобра?! Живой?! Выкупить?! Ах ты, сука!
С каждым словом, я бил сектанта, пока он не потерял сознание. Только когда он перестал реагировать на удары, я остановился, успокаивая тяжёлое дыхание.
Показалось, что в комнате запахло жжёной тряпкой, но значения не придал. Так как дым мог мне просто показаться или его затянуло с улицы.
Вылив остатки воды на Художника, и дождавшись, когда он очухается, я присел рядом с ним на корточки и поднёс нож к его лицу.
– Я тебя сейчас резать буду, как резал твоих друзей – братьев по вере, как вы резали Кобру и тех двух женщин на крестах. Да-да, я видел то место, видел вашу табличку, знаю откуда ты. Художник или ребёнок Стикса, как к тебе обращаться, скажи мне? – от злости некоторые слова я выговаривал невнятно, проглатывал окончания, когда спазмы сдавливали горло. В этот момент я был готов содрать с него шкуру и всё потому, что вспомнил картину истерзанных людей. Кобру, с которым за несколько часов до этого разговаривал, да и просто сказалось напряжение последних суток. Его бы снять длительным сном и крепкой выпивкой, да некогда. Наверное, именно так и сходят с ума на войне или после картин жестокости, когда нет возможности снять стресс хоть чем-то – сексом, лекарствами, алкоголем. Общением с психиатром наконец… Да хотя бы баней, лишь бы тело испытало шок, который перекрыл бы шок сознания.
Отвлекло меня от желания пустить кровь сектанту, мычание Колобка. Кажется, он начал привлекать к себе внимание сразу, как только я упомянул про детей Стикса, до этого момента, он и Люк лежали тихо, словно мёртвые.
– Тебе чего? – грубо обратился я к сталкеру, которого несколько дней назад спас. – Твоё счастье, что про тебя ничего не рассказали и даже сообщили, что ты вроде бычка на закланье, которого с собой возили, вот они.
– М-м-м…
– Потом поговорим, – отмахнулся я от него, – после них. Видел бы ты, что я…
– М-М-М!
– Да, что ты размычался, блина?! Или мне тебя оглу…
Запах дыма резко усилился. Словно, источник его был совсем рядом. Может быть, прямо в этой комнате.
– Что за хрень тут горит?
Ответил мне Люк… молчаливо. Сектант вскочил с пола и, скидывая тлеющие обрывки верёвки, налетел на меня, сбивая с ног и отвесив оплеуху, от которой у меня лицо вспыхнуло так, будто его кто-то решил горячим утюгом погладить.
От моего ответного удара сектант отлетел к стене, где приложился с таким стуком головой об неё, что я подумал: готов. Да только куда там! Я не успел проморгаться от слёз, которые градом текли от боли, как Люк вновь повернулся в мою сторону, выбросил вперёд правую руку, и из неё вырвалась струя пламени не меньше метра в длину.
Увернулся я каким-то чудом и вместо меня, огонь прошёлся по столу, стулу с мягкой обивкой, задел Колобка.
Я отпрыгнул спиной назад, за что-то запнулся и повалился на пол, больно ударившись левым боком о ещё один стул, отбил локоть и чуть не попал под огонь, когда Люк шагнул ко мне.
Полыхнули занавески на окнах, что-то на окне вспыхнуло голубоватым пламенем с лёгким хлопком, а лотом я, наконец-то, достал пистолет и несколько раз выстрелил в грудь сектанту. После второй пули, ударившей в грудь, исчез с его руки огонь, после третьей, он пошатнулся и одной рукой ухватился на край тлеющего столе, и только четвёртая заставила его рухнуть на спину. И это пули из моего ремингтона, который сорок четвёртого калибра! Здоров же он был, сволочь.
– М-м-м!!!
Одежда на Колобке горела, парень пытался перекатиться и придавить пламя, но не мог из-за пут. Чуть лучше дело обстояло с Художником, у которого ткань только тлела, и язычков пламени ещё не было видно. Зато огня хватало в комнате: весело трещал, распространяя удушливый запах краски и лака, стул, горели какие-то бумажки на полу. Тлела столешница. Пламя с занавесок, перебралось на потолок, который был оклеен пенопластовыми панелями.
Первым делом я затоптал огонь на Колобке, после этого перевернул его на бок, взялся обеими руками за одежду и волоком по полу вытащил в прихожую, лотом повторил такую же операцию с Художником. Последним, в коридоре оказался мёртвый Люк. Я решил, что будет неправильным оставлять его в огне. К тому же, на телах сектантов могут иметься какие-нибудь знаки – татуировки, тавро, ритуальные шрамы, которые подтвердят мои слова. Вряд ли местным нравится, когда какие-то фанатики вешают их на кресты и пытают. Кто-то что-то должен слышать или видеть. Вот такие видящие и помогут мне оправдаться, а то хреново всё вышло с этим допросом, вон как огонь гудит и дерево трещит в комнате. С такими спецэффектами, мне не обойтись без опасных допросов местными законниками. Несколько секунд я стоял перед дверью и не решался ту открыть и когда, всё же, нашёл в себе силы взяться за замок, с той стороны кто-то сильно заколотил, не жалея своих рук и ног.
– Эй, вы там! Мать вашу, у вас пожар! Перепились, суки!.. Ломайте на хрен дверь!
– Не надо ломать! – крикнул я в ответ. – Я её открываю уже.
