и разные мелочи, которые не захватила в день замужества, а ныне жалела. Отцу передавала поклон и благодарила за мужа. На этом месте Чармэйн в смятении провела пером по щеке — как бы не переборщить со сладостью, чтобы не вызвать лишних вопросов. Написала про добротный, но маленький дом. Рассказала, о найденных подарках и о том, что Хозяину леса настолько приглянулась, что и выпустить не пожелал.
А на последних строчках, Чармэйн внезапно отставила перо, закусив губу. Внимательно посмотрела на мужа, который вычищал очаг кочергой, отгребая угли и сажу в подставленное ведро. Нарядную рубаху он снял и повесил на крюк за дверью, на пояс повязал рабочий фартук поверх штанов.
Борода старила Дэмиена, а сейчас со спины было видно — он молод, силен и статен. Мышцы перекатывались под кожей, управляя точными выверенными движениями и Чармэйн невольно засмотрелась. Три месяца прошло с тех пор, как она стала его женой, а до сих пор не познала сладость объятий. Будет ли он так же нежно ласкать ее тело, как обнимает порой стволы вековых сосен?
Глаза Чармэйн затуманились, прошлая боль и ужас близости с лесным фейри канули в небытие. Осталась легкость и томление, как раньше, много раньше встречи за яблоней, на заднем дворе родительского дома.
Как завороженная встала Чармэйн и направилась к преклонившему колени мужу. Опустилась позади него, провела ладонью по широким плечам, отметив как замер и напрягся Дэмиен. Склонилась, прижавшись грудью к спине и поцеловала в основание шеи, провела по ней языком до мочки уха. Дэмиен закрыл глаза и откинулся назад, отдаваясь на ее волю. Чармэйн нашла губы Дэмиена своими, только вместо нежного поцелуя чуть прикусила и игриво вернулась терзать мочку уха, заставив мужа резко выдохнуть.
Дэмиен развернулся назад, схватил Чармэйн и затащил к себе на колени. Принялся целовать, как она любила, с открытым ртом, лаская языком, только на сей раз не медленно и нежно, в готовности прекратить по первому знаку. На сей раз Дэмиен крепко держал ее, забывшись желанием. Нагнулся сверху, одной рукой обнимая за талию, а второй накрыв грудь. И так сладко было Чармэйн, так чудесно, что потянула она мужа на пол и шепнула на ухо:
— Не останавливайся.
А он даже не понял, что она имеет ввиду, совсем потеряв голову от близости жены. Только спустя мгновение застыл посреди поцелуя, встретился глазами с Чармэйн, желая увидеть подтверждение. Она потянулась как кошка, изогнувшись, маня приглашающим жестом. Дэмиен последовал за ней, не веря, что можно наконец дать волю рукам.
И позже, постанывая от удовольствия, Чармэйн удивилась про себя, отчего сладкий туман застил прежде острые воспоминания, заставлявшие держаться от Дэмиена подальше, превращавшие любые прикосновения в нетерпимые. Сейчас горячее тело мужа и резкие толчки отзывались негой, а дыхание Дэмиена опаляло плечо и Чармэйн чувствовала, что вот-вот вознесется в неведомые дали.
Она сама стала другой. И если бы наслаждение не накрыло бы ее, затопляя мысли, Чармэйн обязательно задумалась бы над этим.
Дэмиен шел по направлению к деревне — котомка полна гостинцев от жены, в кармане свернутое письмо. Голова легкая, а вот на сердце тяжело. Долго ждал он первого раза, думал и мучился томлением, а когда тот настал, оставил горький привкус. Чармэйн было хорошо, наверное. Она когда все кончилось обвила шею рукой и поцеловала в щеку, поблагодарив. Только Дэмиена не оставляла мысль, что с Тейлом было лучше. А как может по иному, если тот и статью и опытом Дэмиена превосходит. К тому же Чармэйн пылала к сыну леса, а на долю лесничего остались лишь угольки.
Эх, не построить им семьи. Нужно было Чармэйн сразу домой отослать, как только обман раскрылся. А теперь поздно уже, сам лес не пускает, ему поперек ничего не скажешь. Придется Дэмиену скрутить гордость в бараний рог, смирится и попытаться жить, считая себя вторым сортом. Хотя что это за жизнь?
Тот день, открывший обман, многое отобрал у Дэмиена. Главное, что никогда не вернется — доверие к Чармэйн. Сколько бы она не говорила про свой выбор, сколько бы не ластилась, просительно заглядывая в глаза, в глубине души Дэмиен считал, что их время на исходе: как только у Тейла и Чармэйн все стерпится-слюбится, остаться ему одиноким с своей хижине коротать век рогатым отшельником.
Хотя, когда он видит ее все мысли улетучиваются и хочется привязать ее к себе всеми силами, использовать любой шанс лишь бы была рядом, лишь бы понимала его, как только она умеет, лишь бы зажигалась радостью и была счастлива.
За деревьями показался просвет и Дэмиен ступил на тропу между нетронутых полей. Впереди золотился церковный шпиль и серели покатые крыши Вирхольма. Перед встречей с родным Чармэйн неприятно отдавалось в затылке. Многое придется сокрыть, а в этом Дэмиен не мастер.
Застучали под подошвами каменные мостовые. Вирхольм был по своему красив, рукотворной красой непривычной глазу лесничего. Искусная роспись вокруг окон с обилием завитков и листьев. Полная оберегов, вплетенных в узор то ликами святых, то изображением животных. Старую веру в Вирхольме уважали, но и близость неведомой силы давала о себе знать. Говорили, что за благочестие был выбран Вирхольм процветать в то время, когда мире за завесой царит война и голод. Заблудшие странники, нашедшие путь в Вирхольм из внешнего мира и осевшие навсегда, рассказывали приевшиеся новости о разграбленных деревнях, городах с жестокими правителями, междоусобных войнах и грабежах. Всего этого в Вирхольме не было.
Текущие дела — работа на полях, сбор обильного урожая, уход за скотом не требовали чрезмерных усилий — жизнь в Вирхольме была размеренной и сытой. Оставляла время для обучения грамотой и праздных занятий вроде живописи и грамоты.
Севернее города в сухую пещеру в холме раз в месяц сносились красивые безделушки, сделанные на досуге, которые очень ценились в мире за пологом. Граница сдвигалась и через неделю жителей Вирхольма ждали насущные предметы, обговоренные в специальной бумаге. Кроме списка обменных вещей, писать что либо еще запрещалось договором.
Сытая и размеренная жизнь не всех прельщала, бывало неведомый зуд подталкивал за пределы знакомого до зубного скрежета кусочка земли. Лес никого не держал силой, а вот дорога назад становилась заказанной навсегда.
Мэр и его жена встретили Дэмиена настороженно. Сразу же спросили о причине отсутствия Чармэйн и только письмо смогло немного притушить тревогу. Мэр долго расспрашивал Дэмиена о дочери, но многого лесничий сказать не мог, так как оберегал тайны леса, а оставшиеся крохи про быт в хижине встревоженного отца не интересовали.
— Скажи честно, — сказал мэр поглаживая седую козлиную бородку. — Жива ли Чармэйн? Здорова ли?
— Я не мог пожелать себе лучшей жены, — помолчав, ответил Дэмиен на вопрос, который мэр не задал. — Она добра и ласкова, мастерица на все руки…
Родители переглянулись с недоумением: о Чармэйн ли идет речь или лесничий недоговаривает…
— На мою дочь непохоже, — отрезала теща.
Жена
