как стрелять из трубки. Тренировались на шариках из мокрой бумаги. Дротики использовать по договору нельзя, даже в шутку. У нее будет всего один шанс.
— Если узнаешь, что эльфийский король не дает твоему брату вернуться назад, то не стреляй из-за угла. Сделай так, чтобы он напал первым. Самозащита, вот твой козырь перед Хозяином леса.
— Отец, я не хочу…
— Я тоже не хочу, Чармейн. Не знаю, когда увижу тебя в следующий раз, поэтому готовлю ко всему. Ты умная девочка, постарайся сделать так, чтобы все остались довольны. Юстас передал тебе подарок.
Отец подвинул к ней по поверхности стола деревянную шкатулку с росписью из цветов на крышке. Чармейн в последнее время передергивало при виде шкатулок.
Внутри переливалось радугой ожерелье из зеленых камней в обрамлении прозрачных звездочек. Оно искрилось и поблескивало в свете свечей. Прошлая Чармейн была бы от него в восторге и мигом побежала бы показывать знакомым. Нынешняя оказалась равнодушна.
— Какое красивое, — пробормотала она лишь бы что-то сказать.
— Он тебя помнит. Не забывай и ты Юстаса.
Глава 7
Душный город остался позади. Чармейн стремительно шагала вперед, полной грудью дышала свежестью полей. На подходе к лесу, ей стало не по себе — суставчатая трубка в котомке за спиной каменным весом давила на плечи. Сперва ей казалось, что это Хозяин леса таким образом подает знак о недовольстве разговором с родителями. Пусть она решила не поступать согласно их воле, но так и не набралась смелости возразить вслух. А это не самый красивый поступок. Но чем дальше по тропинке, тем яснее Чармейн понимала, что смутное чувство тревоги — отголосок задания, которое срочно нужно выполнить.
Визит к Милисент придется отложить. Чармейн подняла юбки парадного платья и пустилась бегом по направлению к лесу. И как только зашла за черту деревьев — нахлынуло облегчение.
— Я дома, — сказала она деревьям. Те качнули ветвями в правильную сторону.
На поляне Чармейн нашла больного ежика. Он часто дышал, а между иголками к телу присосалась дюжина вздувшихся клещей. Чармейн бережно завернула его в мягкую тряпицу и понесла домой.
И это простое дело — шагать между вековыми деревьями, дышать влажным воздухом и прижимать к груди сверток, из которого доносилось недовольное пыхтение, ответило на вопрос, стучавший в виски с момента памятного разговора с родителями.
Зачем возвращать в этот заповедный уголок Юстаса?
Чармейн шла через хвойную часть леса. Тут трава не росла, землю покрывал сплошной ковер рыжих иголок и раскрытых шишек. Чармейн шла осторожно — иглы скользили и можно легко поскользнуться. Между могучими соснами высились и вовсе необъятные великаны-секвойи, с мягкой волосяной корой. Их было приятно обнимать, как толстого мишку, но потом все платье оставалось покрытым трухой. Далеко наверху между ветвями можно было рассмотреть загорающих ящерок с огненными всполохами на спинах. То были саламандры. Дэмиен рассказывал, что когда сосновый лес уж слишком зарастал и душил великанов-секвой, ящерки сердито спускались вниз и поджигали захватчиков. Тогда лесничие, Вирхольмский и Ахтхольмский, собирались вдвоем и не давали пожару перекинуться на иные части леса.
Сосны перешли в лиственные деревья, и вот Чармейн вышла к дому. При виде хозяйки плющ на крыше распустил белые лепестки. Заходящее солнце играло радужными бликами на окне из стрекозиных крыльев. А на мостках у озера сидел красивый мужчина, выставив ногу в лубке, рядом с ним примостилась Кувшинка. Она наклонилась над ногой мужчины и дула на сплетенные ветви, придерживая зеленные волосы, струящиеся по обнаженной груди. Ее голову венчал венок из кувшинок с желтой сердцевиной.
Сам мужчина показался Чармейн смутно знакомым. Высокий лоб, черные волосы до плеч, твердая линия подбородка. Он откинулся назад, закрыв глаза, с выражением боли на лице.
Да это же Дэмиен!
Чармейн бросилась вперед, прижимая к груди ежика, не заметив, что иголки укололи ладони до крови. Кувшинка подняла голову, сверкнула на Чармейн виноватым взглядом, пожала плечами и скрылась в водах озера.
Дэмиен открыл глаза и посмотрел на Чармейн. Она замерла напротив, разглядывая мужа. Вот, что изменилось — борода исчезла. Оказывается, ее муж красавец. Чармейн даже смутилась.
— Белочка! — сказал он вставая на ноги. — Что у тебя с руками?
Он забрал у нее совсем ошалевшего ежика, свернувшегося в клубок, подул на ладони.
Чармейн резко выдохнула, ощутив теплое дыхание мужа на своей коже. Дэмиен выпрямился и Чармейн увидела, что он опирается на больную ногу прямо в лубке, без костыля. Она отметила, как высок муж, как широки его плечи, и невольно сглотнула.
— Кувшинка лечила твою ногу? Ей было совсем не обязательно сбегать…
Чармейн промолчала, что совсем недовольна близостью лесной девы к мужу. Что еще они делали в ее отсутствие?
— Лодыжка начала криво срастаться. Кувшинка ее выпрямляла как следует. — Он почесал затылок. — Она не трогала, только дула на ногу, но будто железные зубы грызли и толкали кость в правильном направлении. Ты вовремя появилась, Белочка, я бы дольше не выдержал.
— Это хорошо, что она пришла помочь тебе. Они ведь не обязаны…
— Да, хорошо, наверное… Лучше пойдем домой и расскажешь, что да как в Вирхольме.
Дэмиен уже ходил на своих двоих, стараясь не нагружать больную ногу. Чармейн прошла вперед, смущаясь под взглядом мужа. Она оглянулась через плечо и еще раз отметила красоту Дэмиена. Он разом помолодел. Как все таки красиво очерчен рот и до чего же ему идут волосы до плеч…
Хватит на губы засматриваться. Она же может поцеловать их. Дэмиен принадлежит ей!
И Чармейн обернулась к нему, несмело обняла руками за плечи, тут же ощутив его горячие ладони на талии. Вдохнула полной грудью запах хвои и мускуса, родной запах. Потерлась носом о его щеку, но тут Дэмиен прижал ее к себе и поцеловал, глубоко, страстно. Показывая поцелуем как тосковал во время разлуки. По телу разлился жар, Чармейн протяжно застонала.
Дэмиен увлек ее в хижину, уложил на лежанке и не дал торопиться. Целовал долго, обстоятельно, исследуя каждый уголок ее тела. А Чармейн дрожала, каждый раз как бросала на него взгляд. Потому что он был одновременно знакомым и незнакомцем.
Потом они долго нежились в объятиях друг друга. Чармейн рассказала мужу о том, что подружилась с его матерью и по улыбке в уголке губ, поняла, что ему это понравилось, хоть вслух он сказал, что матушка может удушить гостеприимством, перекормить угощениями и напоить до изнеможения.
О разговоре со своими родителями она так и не рассказала. Не осмелилась нарушить идиллию. Потом пожалела, но так и не призналась о письме от Юстаса. Потому что получилось бы, будто специально скрыла от Дэмиена правду о родных. А ведь они замышляют плохое, не сравнить с милым чудачеством свекрови.
