дальше.
— Может кому то другому не мешает стоять напротив толпы, но я привыкла к одиночеству, и совершенно теряюсь, когда на меня смотрят сотни глаз. Я пару раз вспылила, переиначила приговор Альфреда… Все кончилось ссорой. Теперь ко всему в Ахтхольме меня считают ведьмой.
— Мне давно стоило нанести визит вместе с тобой.
— С Ахтхольмом я справлюсь. В конце концов у них есть глаза, они должны видеть урожайные поля… А ты лучше подумай, как найти Ветерка.
Дэмиен резко выдохнул.
— Назначим визит в Ахтхольм на завтра. Я зайду за тобой. С Альфредом давно пора поговорить, моего гнева он испугается. Тут не далеко до дикой охоты… А по поводу Ветерка… Пусть советы из древних книг кажутся странными, но я готов ухватиться за соломинку. Буду смотреть сквозь полые камни, обходить холмы, носить с собой суп с тимьяном. Но подменыша обижать не хочу. Ни пугать, ни бросать на смерть не будем. А вот удивить попробуем прямо сейчас. Чармейн!
Она выбежала с подменышем на руках, вопросительно глядя на мужа. Дэмиен попросил Чармейн не задавать пока вопросов, а снять пеленки, развернуть подменыша к ним лицом и наблюдать за его поведением.
Милисент встала в стороне, не сводя глаз с дитя фейри. Дэмиен отошел на край поляны, затем с разбега бросился к жене. Когда столкновения, казалось, уже не избежать, Чармейн задрожала, прижала ребенка к себе, отступила, готовая увернуться.
И тут Дэмиен обернулся в сокола и взмыл ввысь. Покружился над поляной, затем опустился напротив Чармейн с подменышем еще в полете перетекая в человеческую форму.
Подменыш наблюдал за Дэмиеном с широко раскрытыми глазами и округлившемся ртом. Даже розовый язычок свесился наружу. Когда Дэмиен вновь встал ногами на землю он весь замер, а потом вдруг рассмеялся, заливисто, заразительно, дрыгая ножками и ручками. Уставился на Дэмиена, как бы ожидая повторения.
Глядя на него Чармейн тоже не сдержала улыбки, правда на щеках слезы прочертили две дорожки. Слишком смех детеныша фейри напоминал ее сына.
Дэмиен подошел и потрепал подменыша по лысой голове, дал ухватиться за указательный палец.
— Это ребенок, Милисент, а не трехсотлетнее древнее существо. Попытка не пытка, удивить-то мы его сумели. Хоть бы остальные советы из книг не оказались столь же бесполезными.
— Ты учил меня, что стоит в первую очередь доверять себе, своим чувствам. Что вы думаете?
Чармейн расстелила на траве плед, поставила на него голого подменыша. Держать непропорционально большую голову ему было тяжело. Он то и дело уставал, лежал причмокивая ртом, отдыхая перед новой попыткой. Все еще выглядел слабеньким.
— Он ведет себя как Ветерок, — сказала Чармейн. — Мое сердце говорит, что ему всего три месяца, а может и меньше.
— Доверяю твоим суждениям, — Дэмиен отряхнул одежду и развернулся к Милисент. — Завтра нам предстоит визит в Ахтхольм, а сегодня постараемся поговорить с Хозяином леса. Милисент, ты хотела что-то сказать?
— Когда я тоже научусь так? — смутилась она. — Летать…
— Всему научишься. Сначала следует наладить отношения с твоим городом. Помни, вы одно целое.
Глава 15
Под ноги стелились знакомые тропинки леса. Чармейн шагала вперед, подменыш, укачанный ее мерными шагами спал в переноске, которую Чармейн соорудила из длинного отрезка ткани. Она знала, что в данный момент Дэмиен и Милисент ищут холм, но не могла усидеть дома. Может существует мизерный шанс, что ей повезет и именно она наткнется на заветное жилище фейри.
Прошло уже три дня с тех пор, как украли Ветерка. В первый день Дэмиен пытался достучаться до Хозяина леса. Почему-то лесничему казалось, что на этот раз, осознав важность разговора, Хозяин леса снизойдет появиться в настоящем обличии. Ведь нет никакого сомнения, что он существует. Не только наблюдает, но и принимает активное участие в делах леса: раздает задания, помогает в беде, как тогда вырастил лубок для сломанной ноги. Но как бы они не молили о справедливости, Хозяин леса не только не появился, но и ответа от него никакого не поступило. Если не считать знамением отсутствие заданий.
Хозяин леса не собирался призвать фейри к порядку. В своей борьбе лесничие оказались сами по себе.
В Ахтхольме Дэмиена встретили настороженно, а Милисент откровенно игнорировали. В приватном разговоре Альфред жаловался на новую лесничую, намекал Дэмиену на ошибочность выбора. «Женщина слишком хрупка для тяжелой работы. Со склочным характером Милисент ужиться невозможно. Ахтхольм согрешил, был наказан, но Хозяин леса в своей доброте явился во сне и назвал нового кандидата в лесничие». Прочили мальчишку, полностью находящегося под влиянием Альфреда.
Никакую информацию о фейри Альфред давать не желал. На уступки он был готов идти только в обмен на смену кандидатуры.
«Возьми мальчишку временно в лес. Попроси за него как следует и я найду как помочь с твоей просьбой.»
Уступать Дэмиен не желал, в осведомленность Альфреда по поводу нахождения холма не верил, и на данный момент не мог взвалить на себя политическую неразбериху чужого города.
Ушли они ни с чем. Положение Милисент усложнилось еще больше, так как Дэмиен отказал Альфреду во всех одолжениях, как больших так и малых.
Осталось найти холм своими силами, чем они сейчас и занимались. И Чармейн не могла ждать в четырех стенах приговора. Крах надежды, даже призрачной, больно ударяет по тем, кто потеряли все.
Подменыш не может стать заменой Ветерку. Да, он теплый, живой, его жалко. Чармейн готова заботиться о нем, защищать. Но любовь, особенно материнская не разменная монета, чтобы одаривать ею чужака. Она хотела касаться шелковистой кожи Ветерка, дышать его запахом скисшего молока, целовать в живот и крохотные пальчики на ручках. Она тосковала по его улыбке по утрам.
Но даже не тоска — тревога выгнала ее из дома. Чармейн сходила с ума от беспокойства. Последние три месяца все ее помыслы были направлены на то, чтобы сыну жилось хорошо на свете. Чтобы он ел вдосталь, спал сладко, не страдал от холода или от жары. Чтобы он знал — на любой его крик откликнутся.
Сейчас он во власти таинственных существ, которые могут не понимать нужд человеческого ребенка. Они о своем заботились из рук вон плохо. Сейчас Ветерок, наверное, уже охрип от беспрерывного плача. И это сводило Чармейн с ума.
Она была настолько погружена в свои мысли, что не заметила, как спустилась в овраг, набрела на широкий ручей и стала идти вдоль русла. Очнулась только когда увидела перед собой Кувшинку.
Речная дева была одета в платье болотного цвета, оно ниспадало с оголенных плеч, льнуло к телу. На челе Кувшинки был венок из белых лилий, и сама она была бледна и грустна, хоть и невероятно красива.
Чармейн сглотнула ком в горле. Она столько раз думала, что Кувшинка умерла, что увидеть ее отозвалось в сердце радостным звоном. Теперь не нужно Кувшинку оплакивать. И одновременно вспомнилось,
