которых преобладал красный цвет. Пол устилали мягкие шкуры, а окна были выложены цветной мозаикой, отчего комнату заливали самые разнообразные цвета от преломляющихся в цветных стеклышках солнечных лучей.
— Присаживайся, — указала Хана на низкий диван, тоже устланный шкурой. — Сперва накормлю тебя, а после поговорим.
Перед диваном уже был накрыт стол. Никаких изысков в еде Лея, напротив, не заметила. Но к тому времени она так проголодалась, что рада была мясной похлебке и краюхе хлеба. Она не заставила себя уговаривать и тут же умяла все, что стояло перед ней, запивая тягучим молочным киселем. И такой вкусной ей показалась пища, что она не отказалась бы от добавки, если бы не рисковала объесться.
Все время, пока Лея была занята поглощением пищи, Хана молча сидела в кресле напротив и с улыбкой наблюдала за ней, прихлебывая что-то из маленькой чашечки. Если вначале и была легкая неловкость от столь пристального внимания, то к концу трапезы Лея про нее уже забыла.
— Спасибо, — сыто откинулась она на спинку дивана.
— Люблю, когда едят с аппетитом, — Хана поводила чашкой, словно перемешивая то, что там оставалось, а потом резко перевернула ее на блюдце. — Не люблю оставлять осадок без внимания. Да и полезно знать, что день грядущий готовит, — пояснила она, из чего Лея ничего не поняла. — А я тебя немного другой представляла, Лея — дочь Орма, — повторила Хана, и взгляд ее задумчиво прошелся по Лее.
Как она вообще могла себе ее представлять? И откуда эта женщина знает, чья она дочь?
— Более крепкой и менее утонченной, — рассуждала та, не переставая ее разглядывать. Лее стало неловко, что сидит перед ней в одной сорочке, но в доме было жарко натоплено, и одеяло она оставила у входа. — Нужно тебя одеть. Я сейчас…
Хана вышла и через несколько минут вернулась с ворохом одежды. Все это она положила рядом с Леей и велела той одеваться.
Платье было простое, но из теплой ткани, с длинными рукавами и с закрытым верхом. К нему еще прилагались шерстяные чулки с панталонами, меховая накидка и ботинки на толстой подошве. Вся одежда была чистой и добротной, а главное, не маркой, чему Лея особенно порадовалась, учитывая, что ей предстояла дорога. Мысль о путешествии, да еще и в такой копании, мгновенно испортила настроение. Она без содрогания не могла вспоминать это лицо, голос… А его глаза! В них же страшно смотреть, чувствуешь, как тебя сковывает холод. И с этим зверем ей нужно куда-то ехать. Когда она перестала быть хозяйкой своей судьбы? Да и было ли такое вообще когда-нибудь?
— Того, кого ты называешь зверем, на самом деле зовут Асмунд, — голос Ханы вернул Лею к действительности. — И ты правильно делаешь, что боишься его. Он очень опасен. Иногда мне кажется, что все человеческое в нем умерло и похоронено под толстым слоем льда. Как он только находит силы жить? Не иначе, как ненависть ему дает их.
Лея чувствовала себя какой-то пришибленной. Голос Ханы, говорящий ужасные вещи, заставлял ее дрожать. Асмунд… Где-то она слышала уже это имя.
— Про него знают все у нас в округе, да и не только у нас, — кивнула Хана, и Лея уверилась в подозрении, что та читает ее мысли. — Это он тот самый страшный разбойник, что скрывается со своей шайкой в лесах и грабит богатеев. Так рассказывают про него люди. Но я тебе скажу, что не разбой для него главное, это лишь способ раздобыть средства к существованию. На самом же деле он ярый борец против рабства и дает кров всем беглым рабам, кто приходит к нему.
Должно быть, она тоже когда-то бежала из рабства, мелькнула мысль у Леи.
— Ошибаешься, — тут же ответила ей Хана. — Я никогда не была рабыней, но всегда осуждала наш строй, и когда у меня не осталось выхода, добровольно примкнула к сопротивлению.
Она замолчала на время, явно собираясь с мыслями. Лее тоже было о чем подумать, например, о том, для чего она понадобилась Асмунду. Понятно, что не для чего-то хорошего, но хотелось бы знать поточнее.
— Перед тобой, Лея, я чувствую вину, — как-то очень тихо заговорила Хана. — Но чтобы понять все, ты должна услышать мою историю… и узнать правду про своего отца, — добавила она еще тише.
То, что Хана знает ее отца, Лея уже поняла, иначе зачем та называет ее дочерью Орма. Но теперь она отчетливо осознала, что этих двоих связывало не шапочное знакомство, и любопытство ее разыгралось не на шутку. Она даже забыла на время, что является тут главной жертвой.
— Я родилась в аристократической богатой семье. До десяти лет с полным правом могла считать себя самым счастливым и любимым ребенком. Мои родители баловали меня, единственную дочь, ужасно. Ни в чем я не знала отказа. А когда мне исполнилось десять, случилось то, что изменило всю нашу жизнь. Проявился мой дар. Ты уже, наверное, поняла, что я — колдунья. Мне по силам многое, и лучшего применения своим способностям, чем тут, в отряде Асмунда, мне не найти. Но так было не всегда. Мой дар оказался проклятием для моей семьи. Когда наш родовой дух узнала, что я отмечена колдовской печатью, она потребовала от отца, чтобы тот избавился от меня. Но отец не мог этого сделать, потому как любил меня больше жизни. Он ослушался духа, и вскоре она покинула наш род.
Лея слышала о таких случаях, что дух и колдунья не уживаются в одной семье. Обычно это приводило к тому, что люди, отмеченные колдовством, покидали семьи, чтобы сохранить их целостность и процветание. Но, видно, не в случае Ханы.
— Я была маленькая, и мать с отцом старательно скрывали от меня правду. Только я не могла не замечать, как постепенно мой отец разоряется. Когда мне исполнилось семнадцать, мы уже были очень бедны, едва хватало на пропитание. Тогда заболела моя мать. Даже мои способности оказались
