– Зачем тебе знать о моих болезнях?
– Ну, я же твой сокамерник, мало ли что. – Роман улыбнулся: – Потерялся, да? Когда я впервые попал за решётку, тоже не знал, как найти свою камеру. Это нормально. Главное, не бойся.
– Я не боюсь.
– Не заливай. Все боятся, ну, кроме матёрых гангстеров. Но и они боятся.
– Кого?
– Других матёрых гангстеров. А все вместе они трусят перед надзирателями. А надзиратели перед матёрыми гангстерами. Тюрьма – это место, где все друг друга боятся.
– Что-то не похоже, что все тут в ужасе…
– Привыкли. И ты привыкнешь. Главное, не пытайся уйти в себя, закуклиться. Я же знаю, ты сейчас хочешь скорее вернуться в камеру, забиться в угол кровати. Но, камрад, у тебя нет шансов. Нельзя в таком состоянии провести два года.
– Откуда ты знаешь, что у меня два года?
– Я многое знаю. Я же, типа, этот… как их там… «русский хакер». Пойдём во двор. У меня сегодня выходной, у тебя тоже. Наслаждайся, хе-хе, свободой, как бы иронично это не звучало.
– Почему?
– Завтра тебя припашут на работу – не останется времени на то, чтобы жалеть себя. Меня зовут Роман, можно звать «Интел», мой старый ник, под которым рубился в LoL[4].
– А я Майк. Можно звать Хаген. Это моя фамилия.
Про никнейм «Плакса» благоразумно умолчал.
Роман оказался одним из тех людей, которые умели говорить без остановки обо всём о чём угодно, но при этом ничего не рассказать о себе.
– Короче, в тюрьме есть всё то же, что на свободе, только достать сложнее, – рассказывал он, пока они выходили во двор. – Если тебе нужна дополнительная еда, бухло, трава, порножурналы – ты это всё найдёшь. Куришь?
– Нет.
– Скоро закуришь, камрад. Тут делать нечего, все начинают курить. Именно в тюрьме и армии курение табака является наиважнейшим фактором социализации.
«Будто я хочу социализироваться с бандитами», – подумал Хаген.
– Я, вообще-то, спортсмен, – сказал он, оглядывая двор.
– Да тут все спортсмены, камрад.
Хаген уже заметил, что большинство молодых людей на дворе были атлетами, словно бы он находился в огромном спортивном зале. В центре двора стояли тренажёры, но все они были заняты. Многие заключённые были раздеты по пояс. Отжимались, приседали. Две или три пары спарринговались. Хаген невольно потянулся к ним, оценивая технику боя.
Но Роман одёрнул:
– Но одно в тюрьме такое же, как на свободе, – несправедливость. Ты будешь наказан за малейший промах, совсем так же, как на свободе. Ведь из-за этого ты сюда попал? Из-за того, что люди, у которых есть власть, решили тебя использовать для спасения своих задниц?
Хаген даже возмутился:
– Да откуда ты всё знаешь?
– Не всё, но кое-что. Я просто предупреждаю тебя: не лезь в компании, о которых ничего не знаешь.
– Но ты же говорил, что надо социализироваться… Нельзя закукливаться.
– Да, но и мозги не теряй. Скажи, ты на свободе подошёл бы к такой толпе?
Хаген присмотрелся к огромным татуированным амбалам: у всех было грозное выражение лица, все демонстрировали ежесекундную готовность драться за место под солнцем.
Покачал головой, признаваясь:
– Нет…
– Если тебе охота заниматься спортом – занимайся. Бегай, прыгай, делай отжимания. Кровати в наших камерах можно откручивать от пола и поднимать вместо штанги. Главное, чтобы надзиратель не видел. Но когда на этаже дежурит Джимми, то можно. Джимми – свой парень. Ладно, вот и он сам, мне надо с ним переговорить. А ты давай, делай свою тренировку. Я же вижу, как тебе не терпится.
Роман взял у Хагена пакет с ланчем и отошёл к Джимми, который прятался от солнца под козырьком входа в тюремный блок.
Хаген и в самом деле был захвачен желанием устроить себе изматывающую тренировку. Во время суда он полностью забросил их, но вид
