всегда готовы предоставить работу , которая обеспечит нормальное биологическое существование» . Безусловно, Довлатов хотел увидеть своё имя в «толстом» журнале и на обложке фолианта, но, если судить по текстам, сие вожделение полностью отодвигалось на задний — почти невидимый — план. Главное — это жизнь с её разговорами о Стейнбеке и Кафке. В одной из сцен герой Милана Марича представляется Францем Кафкой — незамутнённая девушка верит на слово и лишь вопрошает: «Вы из Франции ? » Подобная коллизия в рассказе выглядела бы комично, в кинокартине же — горько и пришибленно. Довлатов-книжный ёрничает, ибо такова его натура; в ленте Германа имеются шутки лишь потому, что юморок — последнее прибежище загнанного в угол человека. «И остался я без работы . Может , думаю , на портного выучиться ? Я заметил — у портных всегда хорошее настроение…» , - писал автор. Никакой слезы. Фильм - глубоко депрессивен.
Перед нами проходит целая череда лиц, отмеченных общей печатью - «неформат». Это история не Довлатова, как такового и не Бродского, который здесь выступает вторым глав-героем. Это — аллегория творческого и морального тупика, чудовищной «не вписанности» в конкретную систему. Довлатов-Бродский несут общий крест Неформата, как данности, а линия поэта-метростроевца Кузнецова (Антон Шагин) вызывает столько горечи, что её хватило бы на три подобных фильма. Довлатов бродит по туманному городу, ища пристанища и внимания. Снулая женщина-редактор хвалит слог, но даже не пытается что-то пообещать: наша литература должна быть солнечной и зовущей. «Напишите что - нибудь светлое ! » А у него никогда не получится! Ни в кино, ни по жизни. Довлатов несколько раз пытался — всё скатывалось на стёб, издёвку, подколку. Созидательный пафос не был ему дан, как другим не даётся чувство юмора. В эмиграции он опять не вписался! Там снова потребовалась горячая патетика — на сей раз антисоветская, что зачастую — ...суть одно и то же. По духу и наполнению. Кстати, и эту ситуацию Довлатов описывал со смешком — все эти творческо- деловые контакты с маразматиками «почвенно-лапотного» типа или же с яростными сионистами, чья речь оказывалась перенасыщена агитпроповскими штампами... От которых вроде как убежали, сверкая пятками. Довлатов — повсюду неформат. Неформал. Он этим даже бравировал: « Мы не были карьеристами , не покупали автомашин , не важничали» . С каким-то упоением подчёркивал, что с детства его тянуло к отбросам общества. К шпане и рвани. Кажется, что подсознательно Довлатов ...не желал быть напечатанным — иначе он перешёл бы в противную ему категорию гладких и, не дай Бог, обеспеченных людей. Его будто бы устраивало шляться по замусоренным квартирам, где есть кое-какая выпивка, гитара и стихи. Плюс — такие же вольные стрелки, как он сам. «А ведёшь ты образ жизни знаменитого литератора , не имея для этого самых минимальных предпосылок ... С твоими пороками нужно быть как минимум Хемингуэем ... » , - говорила ему (точнее — его лирическому герою!) супруга.
А фильм Германа-младшего — об отчаянии. О талантливых, бездарных, средненьких и - ненужных. О тенетах. Советское житьё выглядит, как серое болото — из него нет выхода, и питерский морок только подчёркивает безнадёгу. Они собираются вместе и поют «Надежды маленький оркестрик...». Густо накурено. Женщины с распущенными волосами позволяют себя обнимать — без обязательств. Этот мир — непризнанных живописцев и «не членов» Союза Писателей - процветал параллельно системе и отчасти — благодаря ей же. Потому что у этих людей всегда была возможность объявить: «Мои художества не понимает совковая цензура ! » и — годами влачить ...почётное существование изгоя. Но в СССР никто не подыхал с голоду — ребята пристраивались оформителями, внештатными корреспондентами, ...кочегарами и дворниками. Их бытие наполнялось великим смыслом — противопоставляться тупой и грубой Софье Власьевне (как называли диссиденты Советскую Власть). Только в книгах Довлатова это подано через насмешку — пусть и сквозь проступающие слёзы, а в кинокартине Германа — тотально через плач. Героев Довлатова — не жалко. Они — оптимисты, хотя часто пьяны, биты, изгнаны. Германовские персонажи — это спрессованная кручина. Более всего это ощущается даже не на прокуренных кухнях, а в тот момент, когда мимо Довлатова и Бродского маршируют краснофлотцы. Бравые и сытые ребята из параллельной вселенной. Обласканные и любимые всеми. Парни из моего СССР.
