Ленин. Алгоритм революции и образ будущего

системы нельзя — соха дополняла плуг, а не воевала с ним. Можно даже предположить, что к концу XIX в. те формы феодальной эксплуатации (отработки), которым посвящена значительная часть книги Ленина, были уже не столько пережитками крепостничества, сколько продуктом симбиоза с капитализмом.

Сам Маркс писал, что в зависимых от капитализма обществах капитал регрессирует так, что «имеет место эксплуатация со стороны капитала без капиталистического способа производства». Почему это важное утверждение Маркса, которое многое объясняло, игнорировали российские марксисты?

В целом весь исходный тезис о том, что буржуазная революция в России привела бы к превращению всех крестьянских хозяйств в фермерские, был принципиально ошибочен.

В.В. Крылов пишет: «Исторический тип традиционных укладов, с самого начала противостоявших капитализму в его периферийных обществах, существеннейшим образом отличается от тех традиционных укладов, которые противостояли ему когда-то в Европе. Подгонять все имеющие место в развивающихся странах традиционные отношения под “феодальную мерку”, как это до сих пор делают некоторые западные и советские исследователи, значит игнорировать не только исторические различия в судьбах африканских и европейских народов в доколониальный период, но и существенное несходство зависимого капиталистического развития бывших колоний и капиталистического саморазвития метрополий» [20, с. 168].

Смысл представления процессов изменений традиционных укладов в метрополии и на периферии в том, что развитие капитализма в аграрной сфере и столкновение его с некапиталистическими укладами на Западе в XVII-XVIII вв. и два века спустя в России — принципиально разные процессы. Поэтому первое главное положение книги Ленина «Развитие капитализма в России», в котором постулируется именно схожесть этих процессов, является ошибочным. Если так, то неверен или необоснован был и прогноз исхода русской революции, которая якобы предопределяла выбор между двумя западными путями разбития — «прусским» или «американским».

Марксисты в то время считали главным противоречием, породившим русскую революцию, сопротивление прогрессивному капитализму со стороны традиционных укладов (под которыми понимались община, крепостничество — в общем, «азиатчина»). Для них целью революции было разрушение структур «азиатчины» и создание, в любом варианте, «чисто капиталистического» хозяйства. Социал-демократы были уверены, что трудящиеся заинтересованы в том, чтобы это произошло быстрее, и желательно, чтобы революция пошла по радикальному пути, с превращением крестьян в фермеров и рабочих («американский путь»).

Сегодня мы имеем большой запас знания о взаимодействии капитализма с общиной, полученного на материале множества конкретных ситуаций, структурно схожих. Из этого вытекает вывод, что представление о революции в России начала XX в., исходящее из идеи схожести процесса в России и на Западе, было внутренне противоречивым. «Азиатчина» уже была не только противником, но и продуктом капитализма. Капитализм был возможен в России только в симбиозе с этой «азиатчиной». Любая попытка уничтожить ее посредством буржуазной революции или реформы вела не к капитализму, а к уничтожению капитализма.

В той трактовке русской революции, которая давалась марксистами в начале века, была дилемма: или прусский — или американский путь. Сбылись ли эти предвидения и оправданны ли были пожелания? Нет, предвидения не сбылись. Революция свершилась, а капиталистического хозяйства как господствующего уклада не сложилось ни в одном из ее течений. Тезис о том, что революция была буржуазной, не подтвердился практикой.

Община действительно была «стеснением». Но в то же время и капиталистическая модернизация, подобная той, что предложил Столыпин, была разрушительной и вела к пауперизации большой части крестьянства. Это была историческая ловушка, осознание которой оказывало на крестьян революционизирующее действие — такое противоречие, принимающее характер порочного круга, чревато катастрофой. Они и приводят к революциям. Так и получилось в России. Сама община превратилась в организатора сопротивления и борьбы. «Земля и воля!» — этот лозунг неожиданно стал знаменем русской крестьянской общины. Это оказалось полной неожиданностью и для помещиков, и для царского правительства, и даже для марксистов.

Если так, то данный Лениным в «Развитии капитализма в России» диагноз и главного противоречия, и движущей силы, и альтернативных исходов революции был ошибочным. Он делает в книге важнейший вывод: «Строй экономических отношений в “общинной” деревне отнюдь не представляет из себя особого уклада, а обыкновенный мелкобуржуазный уклад… Русское общинное крестьянство — не антагонист капитализма, а, напротив, самая глубокая и самая прочная основа его» [14, с. 165].

В рамках марксизма в то время дать иной диагноз было трудно. Взгляды же народников еще были в большой мере интуитивными и не могли конкурировать с марксизмом, который опирался на огромный опыт Запада.

В дальнейшем даже последователи Маркса, проникнутые евроцентризмом, признавали своеобразие революции 1905-1907 гг., ее несводимость к формуле «буржуазной революции». Даже К. Каутский пишет (в русском издании 1926 г.): «Русская революция и наша задача в ней рассматривается не как буржуазная революция в обычном смысле, не как социалистическая революция, но как совершенно особый процесс, происходящий на границах буржуазного и социалистического обществ, служа ликвидации первого, обеспечивая условия для второго и предлагая мощный толчок для общего развития центров капиталистической цивилизации» (см. [22, с. 486].5

Но еще мало кто увидел, что условием для победоносной революции в России было то уникальное сочетание подъема сознания общинного крестьянства и молодого рабочего класса, которое начал понимать Ленин, развивая идею о союзе рабочих и крестьян. Позже это было подтверждено на опыте других революций, которые на деле означали огромную мировую антикапиталистическую революцию.