обступили святого Лукиана, создав собой подобие храма, Ангелов и святых, и таким образом закрыли мученика, чтобы не увидели тюремные надзиратели, язычники и палачи, «совершаемое» на Божественной литургии. Так они сохранили великую Тайну от нечестивых глаз язычников[94].
Подумайте, какое благочестие! Если бы мы могли это увидеть! Если бы мы могли это понять!
Еще одна похожая история:
36. Святой Феодорит сообщает нам следующее о святом пустыннике Мароне. Когда после тридцати восьми лет затворнической жизни и суровой аскезы он захотел участвовать в Божественной литургии и причаститься (он не принимал участия в службе тридцать восемь лет и добровольно не причащался все эти годы!). Это свое желание он высказал посетившему его святому Феодориту.
Итак, он ему сказал: «Я хочу участвовать в Божественной литургии и причаститься. Завтра меня призывает Господь!»
Тогда святой Феодорит тут же и с большой охотой совершил спасающую мир Божественную литургию, воспользовавшись в качестве престола раскрытыми ладонями двух сопровождавших его диаконов! Ужасная Голгофа и воображаемый жертвенник – в руках только двух диаконов…„[95]
«Слава долготерпению Твоему, Господи…»
Каждый святой храм обращен на восток, чтобы мы смотрели на Рай. Солнце всходит на востоке. Господь Бог есть Солнце справедливости, Трисолнечное Божество. Поэтому и весь храм, через святой алтарь, обращен на восток, чтобы встречать восходящее Солнце справедливости, Мессию Христа, который через Святой Дух совершает великое чудо в святом храме, чудо Божественного Причащения.
В храме мы зажигаем свечи.
Когда во времена гонений христиане уходили в катакомбы, чтобы видеть, куда идти, они использовали горящие факелы. Катакомбы были темными, подземными кладбищами, поэтому факелы были – так сказать – их проводниками на священные собрания и Трапезу Господню. Так и для нас сегодня горящие свечи, как духовные факелы, должны освещать во тьме этого века путь к свету Христа. Свечи говорят нам, что мы должны стать светочами – передавать свет, а не мракобесами – не гасить и тот малый свет, что имеет другой. И вместе с горящей свечей – давайте помолимся – пусть сгорят все беды и страдания наши. Иногда свечка гаснет, или ее убирает диак, как только мы ее зажжем – не стоит забывать о том, что когда-нибудь так же внезапно погаснем и мы.
Зажигая свечу, мы можем просить о здоровье и просветлении: «Господи Иисусе Христе, помилуй мое чадо» или «помилуй моего отца, мою мать, моего брата… который болен». Можем умолять Господа и об умершем: «Упокой, Господи, отца моего» или «упокой мать мою» и тогда зажигаем столько свечей, сколько у нас просьб и молений.
Святой Симеон Новый Богослов пишет, что лампады несут нам мысленный свет, а свечи нас учат, что следует иметь светлые мысли. «Возжигаемые тобою лампады представляют мысленный свет, чтобы напоминать тебе, что как церковь вся в свете от множества лампад, так и дом твоей души, который драгоценнее рукотворенного храма, должен быть весь в духовном свете… Множество возженных свечей означают светлые помыслы, которые должны светить в тебе, подобно свечам, так чтобы не было ни одного мрачного помысла в доме души твоей, но чтобы все были огненны и блистали светом Святого Духа»[96].
В храме находятся и канделябры, на которые мы ставим свечи. Они символизируют горящий столп, который, как сноп небесного света, вел в пустыне народ Израиля в течение ночи. Паникадило было составлено позже из множества лампад с маслом.
Снаружи храма находится колокольня с колоколами. Каждый храм имеет собственные колокола, свою собственную колокольню. Храм без колокола встречается очень редко. Даже удаленные церквушки, стоящие на вершинах гор, пустынные и заброшенные, посещаются народом. Ведь это – грех, если Церковь не имеет колокола, хотя бы и маленького. Достаточного того, что он есть и иногда звонит, колеблемый ветром.
Всегда ли существовали колокола в нашей Церкви?
Нет, отвечает история. Во времена, когда христиан преследовали язычники, колоколов не было.
Христиане, собираясь на службу, извещали друг друга иным способом – тайно. То есть были надежные люди, которые извещали христиан и заботились о том, чтобы язычники ничего не узнали. Потому что, если бы они узнали, что те собираются, устроили бы им засаду, схватили, бросили в тюрьму и убили, или разожгли бы огонь и сожгли, как это происходило с теми, кто собирались в пещерах, ямах или катакомбах. Страшное было время!
Те, кто брали на себя это трудное и очень опасное дело – извещать христиан, назывались «богоносцами». Это были христиане, которые бегали по дорогам, по деревням и городам, чтобы исполнить божью заповедь. «Богоносцев» – почтальонов Бога, еще называли «лаосинактами» (народособирателями), потому что они собирали, созывали народ на богослужение.
Начиная со 2-ого и 3-его веков многие христиане стали уходить из городов и деревень в пустыню, строили там каливы и вдали от мира жили очень строгой жизнью, жизнью, посвященною Богу. Это были первые монахи. Они находились далеко друг от друга, поэтому на совместное богослужение они созывались с помощью деревянных палок, в которые ударяли особым образом, как это происходит еще и сейчас в монастырях, где монахи ночью созываются на службы так называемыми «талантами».
