С большинством из них был в близких, дружеских отношениях Михаил Александрович Шолохов, хорошо знал каждого.
Как истинный казак, верный товарищ и друг, он не просто возмутился, а тут же выехал в Москву, добился встречи со Сталиным и сумел убедить генсека, что все вёшенские товарищи — честные люди, преданные советской власти, и за них он может поручиться.
В заключение сказал с горячностью:
— Уж если они враги народа, то и меня тоже считайте врагом.
Сталин приказал Ежову лично разобраться с делом партийных работников. Выехать в станицу Вёшенскую, встретиться с арестованными в присутствии Шолохова и доложить. В результате всех райкомовцев освободили и реабилитировали.
Ежов негодовал! В тщедушном тельце этого наркома, превращённого генсеком в слепое орудие, вместо сердца от природы была заложена твёрдая оболочка, в которой клокотала желчь, подогреваемая спиртным. Не мог он допустить, чтобы станичный писака заставил его, перед которым трепетали кремлёвские чины, секретари обкомов и крайкомов, маршалы и генералы, академики и профессора, прочий люд, извиниться перед какими-то мелкими сошками. И Ежов решил с гениальным автором «Тихого Дона» расправиться тихо.
Начальнику Ростовского областного управления НКВД было дано задание — составить дело, квалифицирующее антисоветскую подрывную работу М.А. Шолохова, сколачивающего повстанческие отряды из бывших контрреволюционно настроенных казаков.
С этой целью подверглись аресту некоторые старые казаки в Ростове и в Вёшенском райотделе НКВД. Из них выбивали показания против Шолохова.
Кроме того, был подготовлен и направлен в станицу специальный агент Погорелов, который и должен был собрать компромат на писателя и первого секретаря райкома партии Лугового. Но тайный агент оказался человеком с совестью и в своей миссии признался Михаилу Александровичу Шолохову, рассказал и Луговому о данном ему задании.
Было решено не медлить, тут же выехать в столицу. Под покровом ночи Шолохов, Луговой и Погорелов покинули станицу Вёшенскую.
В Москве Михаилу Александровичу вновь удалось добиться встречи с Иосифом Сталиным.
В декабре тридцать восьмого прошло внеочередное расширенное заседание политбюро ЦК с участием Ежова, работников Ростовского областного и районного отделов НКВД и, конечно же, Шолохова, Лугового и Погорелова. Заседание длилось долго, схватка разгорелась не на жизнь, а на смерть.
Дирижировал Иосиф Сталин, возмущённый своеволием зазнавшегося Ежова, который осмелился, не посчитавшись с его мнением, найти окольные пути для расправы с Шолоховым и остальными вёшенцами.
Тут Сталин и воспользовался удобным случаем свалить на Ежова, растерянного и дрожащего от страха, собственную вину.
Его обвинительная речь прозвучала как грозный приговор:
— Вы практически обезглавили Ростовскую партийную организацию и другие наши организации.
Сталин тут же обратился к вам, Николай Алексеевич, как к тайному своему советнику, спросил, сколько генералов и офицеров арестовано за последний год.
Вы ответили:
— С мая прошлого года со дня процесса по делу группы Тухачевского — сорок тысяч.
Судьба Ежова, как и сотен других работников наркомата, была предрешена. Народный комиссариат внутренних дел СССР наутро возглавил Лаврентий Берия.
Перебравшись в Москву, коварный лицемер, наделённый врождённым даром перевоплощения, несмотря на то что у самого руки по локоть в крови, решил предстать перед членами политбюро ярым поборником справедливости и блюстителем социалистической законности.
В своём докладе он стал приводить статистические данные репрессий, явившихся следствием произвола ежовщины.
Приводил цифры, свидетельствующие о том, что в 1937 году число арестов по сравнению с 1936 годом возросло в десять раз, что людей хватали по доносам мстящих, враждующих чиновников, заинтересованных овладеть жилищной площадью, имуществом, должностью. Людей обвиняли в том, чего они не совершали, ловко подводя под статью 58, чем умножали нагрузку следственных отделов Наркомата внутренних дел. Тюрьмы забиты, лагеря перегружены, смертность в них достигла критического уровня.
— И всё это — следствие произвола ежовщины. Если так будет продолжаться и дальше, то скоро нам будет некого сажать, — сказал в заключение палач.
По залу заседаний волной пронёсся ропот. Только Сталин, важно откинувшись на спинку мягкого кресла, прикрыв тяжёлыми веками жёлтые рысьи глаза, спокойно потягивал трубку. Конечно же, содержание доклада Лаврентия Берии было согласовано и подсказано им.
